– Кручу баранку, сегодня здесь, завтра там. Знаешь, оказывается, наш шарик совсем маленький.
– Дальнобойщик? – догадалась Ирина.
– Он самый. Только из рейса. Я давно хотел найти тебя, адрес узнал еще весной. Не прогонишь?
– Что-то случилось?
– Ничего не случилось. Я вдруг понял, что не хочу домой. Не хочу, и баста. Давай за нас! – Он разлил коньяк по рюмкам.
Выпили.
– Знаешь, Виталик умер.
– Когда? – вскрикнула Ирина.
– В марте. Сердце схватило.
– Он же здоровый был! И не старый.
– Не старый. Шестьдесят шесть, мог еще пожить. Хороший мужик был, царствие ему небесное. Стольких ребят поставил на ноги.
– Он говорил, что мне не хватает спортивной злости, – снова вспомнила Ирина. – Да и мама повторяла: вот если бы танцы или спортивная гимнастика… Ой, я, кажется… – Она прижала ладони к горящим щекам. – За Виталика! Мы страшно гордились, что у нас такой тренер. Он греб за нашу сборную на Олимпийских играх.
– Он был запасным.
– Все равно! Давай! – Она схватила рюмку.
– А не хватит? – Он с улыбкой смотрел на нее.
– Не хватит! Наливай! Господи! Неужели это ты? Глазам своим не верю! Откуда ты свалился?
– За Виталика!
– За Виталика! – Ирина залпом выпила, задохнулась, закрыла рот рукой.
Дельфин, ухмыльнувшись, протянул ей стакан воды:
– Запей!
– У тебя глаза… синие! С ума сойти, какие у тебя глаза! Я же все помню! Почему ты меня тогда не поцеловал?
– Я боялся дотронуться до тебя. Теперь жалею.
Она вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками.
– Не хочу! Двадцать лет! Не было ничего! Как будто вчера…
– Ну-ну, глупая! – Он притянул ее к себе.
Она извернулась, они стукнулись лбами. Ирина рассмеялась. Поцелуй был как ожог. Она подумала, что у него жесткие губы. И сильные руки. Он поднялся с табурета, рывком поднял Ирину.
– Я так соскучилась… – пробормотала она между поцелуями. – Где ты был? Я совсем пьяная… голова кругом! Ты меня даже не поцеловал! Я все помню… Шел рядом и молчал… Почему?
– Дурак был! А ты не изменилась, Ирка.
– Дурак…
…Она проплакала тогда всю ночь. От любви, от разочарования, от обиды. Родители проводили отпуск на море, как оказалось, в последний раз вместе – через пару лет они разбежались окончательно, – и она была одна в пустой квартире. Ругала себя за болтливость, несла какую-то чушь, пересказывала прочитанную накануне книжку… лишь бы не молчать. Боялась молчания… Боялась… чего? Что он возьмет ее за руку? Обнимет? И что будет? Он, взрослый мужчина, и она, нецелованная девчонка? Сердце замирало сладко и страшно… Она чувствовала его запах… запах загорелой дочерна кожи, хлопковой рубашки. Вокруг нее были одни мальчики, одноклассники, крикливые, вредные, двоечники и хулиганы. А он был взрослым, полным тайны, непонятным, непостижимым. Он знал то, о чем она могла только догадываться. Алка сказала, что он меняет баб как перчатки. Именно так, нарочито грубо – баб как перчатки. Наверстывает после армии. А соседка во дворе сообщила, что он неделями не появляется дома – болтается по бабам, а те так и вешаются – парень видный.