– Знаю, Илья, сердце твое к Богу желает. Но путь к Отцу нашему непрост. Много нагрешили мы, много потрудиться должны. Отец наш Сына Своего не пощадил, отдал за нас. Сын Божий ради нашего спасения принял Крестные муки. Нам бы теперь хоть малость-то Креста Его понести. Тебе, Илюша, сила в душе дана, чтобы многое вынести и до Божия Престола дойти, – молвил отец и вздрогнул вдруг так беспомощно, словно был не пахарем-богатырем, а жаворонком, что в тенетах запутался. Вздрогнул, вздохнул и стих навеки.
Вот и шел теперь Илья не тихого пристанища себе искать, а крестных трудов. За спиной – котомка, в руке суковатая палка, на сердце горячая молитва: «Господи, помоги мне пройти путем Твоим, хочу хоть малую долю Креста Твоего понести».
А над ним все тренькали овсянки, ветер пробегал по пшенице золотыми волнами, и неведомо откуда доносился слабый колокольный звон…
Алеша словно пробудился ото сна. Вокруг была все та же лунная ночь. Босой старец внимательно глядел на Алешу своими голубыми ласковыми глазами; они читали в глубине Алешиной души все-все. И злое, и доброе.
И снова перед ним приоткрылась завеса. Колокольный звон стал сильнее. И Алеша увидел заснеженный монастырский двор. Было сумеречное утро. Звонили, видимо, к службе. Один за другим шли на Литургию монахи в длинных теплых кожухах. То и дело порывистый ветер заставлял их запахивать вороты и придерживать шапки. Когда все вошли в храм и звон стих, с колокольни спустился звонарь. Странно было увидеть его босые ноги, какую-то длинную рубаху из мешковины. Пронзительный ветер рванул с новой силой, но звонарь только перекрестился и прошептал:
– Теплом Своим согрей меня, Христе мой.
– Отец Иринарх, – раздался густой голос пожилого монаха, – ну куда это годится, что ты из себя строишь? Надень, дурень, валенки теплые, тулуп. Зачем братию смущаешь, Бога гневишь?
– Прости, отец Пахомий, – поклонился звонарь. – Отец мой, умирая, заповедал мне легкой жизни не искать, хоть малость Креста Господня на себя принять. Но я, слабый, какой крест могу понести? Не в мочь мне. Так хоть померзну слегка. Знаешь, батюшка, как в аду гореть-то я, грешный, буду, вот ведь о прохладе здешней рыдать стану.
– Нет, брат, это тебя в прелесть лукавый увлекает. Боюсь я за душу твою. Мы тут с отцом игуменом посоветовались, решили тебя малость смирению поучить. Есть у нас подвал ледяной, там посиди с недельку, может, образумишься.