Остановка на краю деревни; раньше ее вообще не было, приходилось идти в центр села, а это больше километра от нашей улицы. Но потом автобус стал доезжать досюда. Остановка сначала называлась Заболотной, а потом переименована в Заозерную…
Я закурил, смотрел на серые и рыжие крыши изб, серые заборы, сараи, мутно-белый целлофан теплиц в огородах… Так как-то все ненадежно, старо, а ведь деревне, бывшему селу с храмом, который снесли при Хрущеве, уже под двести лет. До революции село было столицей волости, а сейчас заштатное – придаток Знаменского сельского поселения. Сама Знаменка в семнадцати километрах отсюда.
Работы по-прежнему почти нет: в школе, в детском саду, на почте, в трех частных магазинчиках. Ферма то возрождается, то закрывается, поля заросли уже не травой, а сосенками…
А само село-то немаленькое. Тысячи полторы жителей наберется. На место умерших или уехавших приезжают городские, не смогшие устроиться в городе. Покупают избы, в том числе и на материнский капитал, но у большинства не получается закрепиться и здесь. Деревня – это все-таки другой, особый мир, и полагаться здесь нужно лишь на свои силы, бороться самому за выживание. Многие на это не способны.
– Как здоровье, Валентина Семеновна? – громко, заметив, что она стала совсем плохо слышать, спросил я.
Вопрос, наверное, не самый удачный, но хотелось поговорить с ней.
– Да ничего, потихоньку, – прозвучало в ответ бесцветное.
Я покивал.
Ясно, что не начнет Валентина Семеновна откровенничать. И стало неловко за этот мой вопрос с намеком на то, что я готов послушать о ее несчастьях.
Но старуха все-таки сказала несколько слов. Наверное, важных, главных для себя, восьмидесятилетней:
– Как тут болеть… Павлушка на мне, и Олежека с Таней надо дождаться… Тут не поболеешь…
Я, глядя на ее сухое синеватое лицо, опять покивал. Отвернулся.
Подъехал автобус, я принял у мамы сумку с продуктами. Мы пошли к дому. Сзади послышался растерянный голос Валентины Семеновны:
– А моей нету, что ли… Обещалась приехать…
– Нет, не было, – сказала мама.
– Ох-хо-о…
Метров через десять я обернулся.
Валентина Семеновна шла медленно, но вроде бы торопливо. В правой руке была напоминающая посох жердинка. Старуха смотрела не под ноги, а в сторону своего двора, где уже беспокоился, звал ее правнук Павлушка: