В городе, где Каин убил Тебя,
днём и ночью вывешивают покрывало —
на обозрение, нитки его теребя,
в поисках правды. Даже турист с вокзала
в этом участвует, чтобы не стать врагом
или посмешищем, как раньше уже бывало
со вновь прибывшими, оставив уже на потом
осмотр местности и старых сырых подвалов.
Жизнь продолжается, чтоб не сойти на нет,
т. е. совсем на убыль в сухом остатке,
смяв за собой пространство, где весь секрет
в том лишь, чтоб выжить в этом сплошном упадке.
Прав был Иуда, что деньги отдал на сад,
но их хватило, видимо, не намного.
Знал бы Иуда две тысячи лет назад —
может, ушёл бы дальше своей дорогой…
Но полотно полощется на ветру
жарком, как пламень, раздутый на дне оврага,
как не сказать, из топки. И всю жару
переживает только одна бумага,
став совладелицей правды в последний раз,
чтобы уже к чернилам не возвращаться,
как к незаконнорожденным, чей рассказ
может в любой газете вдруг оказаться.
И, несмотря на вымысел или бред —
перекроить историю, как попало
под руку автора. Но не найдя ответ,
скрыться от всех, как в детстве под одеялом,
чтобы уже ни взглядов, ни лишних слов,
ни посторонних окликов: «Эй, засранец!».
Знал бы Иуда, каким будет их улов —