Из лейки солнца радужные ресницы,
опавших листьев цветные дорожки,
поливает, купает в закатной мыльнице
осень, шляпками кивают лукошки.
Футбольный мяч полдня скатился в аут,
словно гамак повис меж ветвей,
за линией горизонта «guten Abend»,
разбежался и прыгнул в окно, —
это был пенальти…
Зубные щетки усов мне улыбнулись,
провожая за каштаны прямых штанов,
я поймал упругий шарф её волос,
пронеся поцелуй мимо шайки шакалов.
В одежду от Ямамото
17 укрыл её грезы,
лохмотьями поцелуев прильнув к груди,
наклеил листовки на улыбки шимпанзе,
шайтаном взвыв на деревянном подиуме.
Я украл безмятежность неба у серых туч,
раздул белым пламя невестиной фаты,
скрепил золотой печатью обета сургуч,
и за железный занавес, – играть
с Буддой в футбол…
За взведенными курками ненастья – бабье лето
плотоядно вздыхает осенними красками,
из разверстых пастей недолгим ультрафиолетом,
разбрызгивая блики цветными кляксами.
И попятился я в теплый октябрь – вздыхать,
ронять зернышки птичьих жалоб в уста…
сетовать ситцевыми нательничками, ступками
растолковывать серебряных любовей погосты.
От Фрау к Францу, от Франца к Фелициии
18 и в облака
заливаясь фиолетовыми петициями, к взморью,
взлетев щеглом, транжирю тыквенные семечки,
затворнику несу весточки в одинокую келью.