– Это я уже знаю, – мягко улыбнулась Рита. – Видела, как ты орошала слезами бюстгальтеры и трусы… Я спрашиваю о том, чем ты занимаешься и вообще есть у тебя какие планы.
– Сначала были, а теперь не знаю…
– А вот это просто глупо. Замужество, как бы это сказать, вещь сомнительная во многих отношениях. Особенно, если ты в нем не очень счастлива. Заметь, прошло только две недели, как ты замужем, а уже недоумеваешь по поводу того, что с тобой происходит.
– Не знаю…
– В любом случае тебе стоит поразмыслить о том, чем заняться. Ведь чтото тебя, наверное, интересует?
Сначала робко, а потом смелее Маша принялась рассказывать о своей заветной мечте.
– Мне кажется, я бы хотела стать журналисткой… Я подала документы на журфак. Я бы хотела заниматься чемто настоящим. Чтобы много ездить, много видеть… Там, где происходит самое главное… Может быть, даже делать репортажи о войне.
Рита с удивлением взглянула на эту девчонку, которая выскочила замуж, когда у нее еще молоко на губах не обсохло, но слушала с искренним вниманием и заговорила только тогда, когда фонтан Машиного красноречия иссяк.
– Короче, ты бы хотела работать на телевидении? – спросила она. – В эфире?
Эти слова, произнесенные так запросто и вслух, повергли Машу в замешательство, которое тут же сменилось глубоким унынием. Мечта показалось ей совершенно не реальной. Первый раз в жизни завела об этом речь с посторонним человеком. Ничего глупее, наверное, нельзя было придумать.
– Да, на телевидении, – сказала она почти со злостью и вспыхнула. – Да, в эфире!
В конце концов, почему она должна стыдиться своей мечты?!
– А с чего ты взяла, что у тебя это получится? Не такое простое это дело.
– Я просто знаю, – твердо ответила Маша, словно уже боролась за свое место под солнцем на телевидении. – И если бы ктото дал мне шанс, я бы это доказала.
Рита опять улыбнулась.
– Это весьма жестокий мир. И грязный. Наверное, нигде нет столько грязи, как на телевидении. Другой такой работы, пожалуй, и не сыскать. Можешь мне поверить. Мне ох сколько пришлось нахлебаться…
Маша только пожала плечами. У нее на лице попрежнему была написана твердая решимость. Про себя же она удивлялась, до чего они могли договориться, едва познакомившись.
– Мне пора, – вдруг спохватилась она. – Я обещала встретиться с Эдиком в пять, а сейчас уже без пятнадцати!