– П. нет, Сережа. Как слышишь меня, прием.
Сережа относительно быстро переварил услышанное. Он уже успел хорошо узнать Семеныча и чувство юмора у него не отмечал. Поэтому вполне серьезно уточнил:
– Что с случилось? Он умер?
На что и получил ответ, заставивший на этот раз замолчать надолго:
– Нет, Сережа, что ты! Этого не может быть. Его вообще никогда не было.
Мысли эти, выданные в эфир, озаботили не только Сережу, но и «третьего», который был удивлен не менее, если даже не более Сережи. Но «третий» знал Будайкина всего-то неделю и не придал услышанному серьезного значения, подумав: прикалывается, мол, старый, чего там. Сам же Владимир Семенович вдруг понял: то, что еще недавно было частью только его самого, теперь стало всеобщим. И более того, контролировать себя он никак не может. Он контролировал себя и свою речь только до мысли о П., которая существовала как бы сама по себе, превращаясь из мысли в слово без ведома Будайкина. Она – эта мысль об отсутствии того, кто вроде бы реально есть, – была как бы вне его пространства и времени, везде и всюду, она была всем, а он был лишь ее проводником, средством, у которого не спрашивали разрешения на использование, но ставили перед фактом, которому можно было только подчиниться и все.
Ничего не изменила и третья Сережина реплика-напоминание:
– Первый. Ваша смена. Ваша смена.
Ответ Будайкина предстал перед Сережей очередной грамматической загадкой:
– В моей смене – П. нет. В твоей смене – П. нет. В его смене – П. нет. В наших сменах – П. нет…
Сережа выключил на этих словах рацию, подумал секунду и спросил, раскладывая итоговый вопрос по слогам:
– Хорошо. Но что делать? Что мне делать?
И услышал в ответ:
– Ничего. П. нет – ничего нельзя делать. Ни-че-го!
Будайкин, будто подражая Сереже, разложил последнее слово на слоги и отбросил рацию в угол. В момент ее полета обыденное сознание на секунду вернулось к Владимиру Семеновичу, он дернулся было за рацией, но мысль «Нет и не было» вернула его на место. Он вновь почувствовал себя молодым, сладкое тепло разлилось по телу, достигнув кончиков пальцев и макушки. Будайкин блаженствовал, так хорошо ему давно не было, точнее сказать, так хорошо ему не было никогда…
Только к исходу часа Сережа решился покинуть пост и навестить первый номер. Он нашел Будайкина в том же положении, в котором тот озвучивал часом ранее сложившееся положение дел по рации. Сережа, просунувшись наполовину в дверь, окликнул Будайкина: