Сухой гортанный треск выстрелов пронизывал пространство и, казалось, что всё вокруг наполнено жаждой. Жаждой крови. Жаждой смерти.
– Уон! Уон! Исчё ван побьежал! – закричал один из стрелков на невообразимом русско-английском сленге и вскинул ружьё с красивым резным прикладом. Но выстрелить не успел, потому что секундой раньше раздался дружный залп нескольких ружей и подстреленная дичь, перекувырнувшись в воздухе, упала замертво.
– Да, – сказал один из охотников на чистом русском, где-то даже с местечковым акцентом, – славная нынче охота была. Надо бы это дело обмыть. Вы как, братаны-американы?
– Об-мыть? – жуя буквы, переспросил один из иностранцев.
– Ну, это. По маленькой! – и русский выразительно щелкнул себя по горлу.
Этот жест на всех языках звучал одинаково и был понятен, скорее всего, даже диким индонезийским племенам, встречающих белого человека не чаще раза в десятилетие.
Все оживились.
– О! Йес! По мальенкой!
Иностранец полез в бездонные закрома своего ядовито-желтого рюкзака, и вскоре на свет божий явилась бутылка водки с затейливыми синими кружевами на этикетке.
– Кристаллоуская.
– О, «Гжелка», в самый раз, – обрадовался русский.
Тут же откуда-то возникла корзинка со снедью, купленной явно не на каком-нибудь московском оптовом и, вероятно, не на русские «деревянные».