— Он лучше тебя…
— Кто он? — тряхнул меня с такой силой, что я больно приложилась головой об стену. — Кто? — оплеухи сыпались градом.
— Я не знаю! — истерично хохоча, даже не пыталась прикрыться. — Не знаю! Не знаю! Не знаю!
Игорь оставил меня в покое, брезгливо скривившись.
А я смеялась, хохотала, утирая слёзы со щёк. Истерика накрыла меня с головой. Радовалась, что набралась смелости, радовалась, что хоть что-то станет по-другому, радовалась, что Игорю больно.
Я сделала ему больно!
Он наверняка думал, что я схожу с ума. Что я просто бешеная сука. Тварь. Кем я была ещё? Шлюхой? Проституткой?
Когда умерла мама, мне было шесть. И на её похоронах я смеялась. Игорь этого не знал, потому что его тогда не могло быть со мной, а слушать меня он никогда не хотел. Ему было плевать на меня. Всегда плевать. А я всегда боялась. Боялась того, что останусь одна. Что когда умерла мама, вместе с ней умерла надежда, любовь, счастье. Что вместе с мамой я потеряла всё, что у меня было.
Игорь не знал, что моему отцу не было дела до меня: у него была новая семья. Дети. У него была новая жизнь, в которой мне не нашлось места.
Игорь этого не знал.
Он ничего не знал и не хотел этого знать.
Он не знал, что я редко когда плачу.
Я смеюсь. Когда мне плохо и очень больно, я смеюсь. Смеюсь.
Как сейчас. Всё внутри переворачивалось от отвращения, ненависти и сожаления. Встало липким комом в горле, мешая дышать.
Игорь не знал.
Игорь не видел, как я смеялась в палате в окружении врачей, стискивая в руке розовую ленточку. Я смеялась.
Игорь этого не видел, потому что его не было рядом. Ему было плевать.
Я всегда была с болью и горем наедине.
Теперь он узнаёт, как это!
Я буду делать ему больно…
Потому что больше ничего не осталось.
Я захлёбывалась смехом. Булькала, хрипела, истерично суча ногами. Мат Игоря и его выкрики, вопли дробились эхом в нашей квартире.
В нашей…
Нет!
Это моя квартира!
Это моя жизнь!
Моя боль!
И моё удовольствие!
Я вдруг поняла, что хочу ещё. Мне хотелось вновь раздвинуть ноги и ощутить внутри себя мужчину, который желает того же, что и я: удовольствия и ничего больше. Просто краткосрочного, мимолётного, запретного удовольствия. И он не будет мучить меня, унижать. Делать больно. И я ничего не буду ему должна. И мне не нужно его любить.
Можно получить удовольствие и свободу без всего этого груза, висевшего камнем у меня на шее.