Меня до зубного скрежета злит этот следователь. Я всё чаще ловлю себя на мысли, что он не мразь за решётку хочет посадить, любителя распускать руки на тех, кто не в состоянии дать сдачи, а уличить Аньку в обмане.
— Он всегда был таким конченым? — вырывается у меня, слыша его очередной вопрос.
— Ваша мать утверждает, что Зверев Валерий Александрович любил вас с сестрой одинаково. Равноценно вкладывался и равноценно занимался вашим воспитанием. Основным источником дохода в вашей семье был именно он. Не проще ли ему было бы вас куда-то сплавить, при такой неприязни, как вы утверждаете? Школа-интернат. Родственники по отцовской линии. — абсолютную херню несёт он.
— Девчонку сейчас рванёт. — хмыкает отец.
Перевожу взгляд на Аню. Грудь часто вздымается. Зрачки расширены. Глаза как блюдца. Незаштопанная бровь изогнута. Лицо стремительно краснеет.
— Виталий Евгеньевич, — цедит девчонка, — А вы от стула жопу открываете? Всегда здесь сидите и записываете то, что вам говорят все, кто к вам приходит?! — голос звенит злостью и высокомерием. — Кто меня обеспечивал? Я ушла из школы с девятого класса, получив аттестат. Сразу же устроилась работать в кафе, где и работаю по сей день! С тех пор и до этого самого дня я обеспечиваю себя сама! Воспитание? Вам мало ваших бумажек с освидетельствованием его воспитаний? Так давайте, тащите несколько пачек бумаги, я тоже вам расскажу массу всего интересного! А лучше сразу ноутбук! У вас же нормальный райотдел? Или до сих пор всё от руки и на тяп-ляп фиксируете?!
Горжусь этой девочкой. Вроде высказала всё следователю она, а горд я.
— Анечка, но ведь ты же сама так захотела. — лепечет её мать. — Ты ведь и шла туда на летнюю подработку.
— Мама! — рявкает Поплавская, отчего её длинные волосы взлетают вверх, вторя положению тела девушки, что вскакивает с места. — Я так тебя люблю! Так люблю тебя, мама! Но ты этого не понимаешь! Даже сейчас не понимаешь!
Фурия, вихрь, а не девчонка. Даже Прохор в шоке.
— Не ревнует ли она мать к отчиму и новой сестре? — бормочет отец, отвлекая меня от завораживающего зрелища.
— Ну таким способом вряд ли можно… — осекаюсь. До меня доходит, что отец имеет в виду.
— Если он сядет, то очень даже можно.
— Пап, ты чего? — смотрю на своего старика, сомневаясь в его благоразумии.
— Да ничего. Мысли вслух. — отмахивается он.