– Ну соври еще, что это сердце, – осуждающе мотнула головой Гутя.
– Ну почему? – вытаращилась сестрица. – Там много всего, например, кости или селезенка, или предстательная железа.
Гутя совсем посуровела:
– Пока справку не принесешь, что у тебя предстательная железа болит, даже и не заикайся. Лентяйка.
– Это не я лентяйка. Сама не пошла на задание, а я, между прочим, все сделала как надо. Я даже в халат переоделась. А ты! И где опять твой Фомочка? Упустила?
– Ему Варька уже на работу звонила, сказали, что он с главврачом на какое-то обучение поехал.
– Понятно, тот его научит! Интересно, где у них сегодня этот «институт», в каком ресторане?
– Придет, и выясним! – строго оборвала ее сестра. – А ты зря не болтай. Так ведь и жизнь человеку можно сломать, двоим человекам, нет! Даже троим получается.
– А меня опять никто в расчет не берет, да? – обиженно проворчала Аллочка.
Сестрица только вздохнула:
– Если ты своим языком Варьке навредишь, я тебе не жизнь – я тебе шею сломаю. Ты будешь манты стряпать или сегодня посидишь на диете?
Пришлось сесть и лепить манты.
Манты в доме любили все. Особенно их уважал Фома. В такие минуты он даже называл Гутю мамой и почти не ссорился с Аллочкой.
Но сегодня все было по-другому.
Фома заявился домой поздно вечером, сам не свой, на нем, что называется, лица не было, и сразу прошел в свою комнату. Только буркнул что-то типа: «Здрассть», и все. А какое там «здрассть», если утром уже здоровались?
– Ой, Гуть, – кивнула на него Аллочка. – Посмотри, как он переживает. Прямо черный весь, и отчего ему Варьки не хватает?
– Варенька! Идите кушать! Сегодня манты! – закричала из кухни Гутя, вовсю гремя крышками и стараясь не слушать ропот сестрицы.
Из комнаты молодых никакого движения не послышалось.
– Чувствует себя побитой собакой, потому и не идет, – подсев к сестре, шепотом проговорила Аллочка.
– Ничего, сейчас такой запах пойдет, что все собаки сбегутся, – успокоила ее Гутя. – Прибежит как миленький.
Однако через полчаса, когда по всей комнате и в самом деле поплыл запах, скручивающий желудок в мокрую варежку, и тогда из комнаты молодой пары никто так и не высунулся.
– Спать залег, – тихонько предположила Аллочка. – Чтобы в глаза нам не смотреть. Вот точно я тебе говорю, рыло у нашего Фомы опушилось, в пуху стало, то есть.