По кабинетам его не водили, а возили. На каталке. На очень удобной, мягкой и уютной каталке. Какую не увидишь ни на улицах, ни в дорогих больницах.
В одном кабинете заставили проглотить несколько капсул. В другом уложили на стол и просветили тело с помощью некоего аппарата. В третьем сделали две инъекции. Причем генерал ничего не почувствовал, ему просто сказали об этом.
А потом привезли в бокс, где стоял огромный агрегат наподобие барокамеры. Титова уложили на стол, надвинули на глаза повязку, прикрепили к рукам, ногам и животу датчики и вкатили стол в камеру.
– Расслабьтесь, Илья Дмитриевич, – сказал врач. – Это длительный сеанс. Вы можете отдохнуть и поспать.
– Я здесь всю ночь буду лежать? – осведомился генерал.
– Нет, три часа. Никаких неприятных ощущений не будет.
Титов промолчал. Он хотел было спросить, что за процедуры проводят и что это за агрегат. Но потом передумал. Какая разница? Хуже они, во всяком случае, точно не сделают. Ибо хуже не бывает.
И он заснул под едва слышимый гул, который странным образом успокаивал и убаюкивал.
Генерал уже несколько раз сталкивался на улице и в корпусах пансионата с другими пациентами, такими же, как и он, древними стариками. Выглядели они не лучше него – морщинистые лица, седые волосы на затылке и над ушами, а то и вовсе лысые, глубоко проваленные глаза, тонкие шеи, извитые венами руки, высохшие тела.
Он замечал соседей, но никаких попыток заговорить не предпринимал. Да и сил, честно говоря, не было.
Разговоры врачей Титов не слушал, в суть процедур не вникал, реагировал только на прямое обращение. И вообще первые дни находился в полусне. Что такое скармливали ему, что генерал все время буквально спал на ходу? Снотворное какое, что ли?…
Просыпался только когда хотел в туалет. На обед, завтрак и ужин его будили. Помогали переодеться, обуться. Даже брили.
В другое время Титов бы рассердился на такую опеку – тоже мне, младенца нашли! – но сейчас молча делал что говорили. Напрягать мозги, думать, оценивать не хотелось.
Такая идиллия продолжалась четыре дня. А утром пятого он проснулся от странного ощущения в груди. Что-то здорово давило, да еще как будто жгло. Генерал открыл глаза, откинул легкое одеяло и посмотрел на грудь. Он спал в тонкой пижаме из какого-то приятного на ощупь и совершенно невесомого материала.