Поднимаюсь на две ступеньки и стучу в дверь. Стараюсь сдержать свой порыв и не тарабанить кулаком, а культурно постукиваю костяшками пальцев. Тук-тук-тук. В ответ – тишина. Меня начинает охватывать паника и горькое разочарование, изо рта вырывается что-то похожее на рыдание. Я спешно сжимаю губы, устыдившись этой внезапной истерики. И снова стучу в дверь, но на этот раз уже громче. И, когда я уже готова сесть на пороге и предаться отчаянию во все горло, слышу шаркающие шаги по направлению к двери.
Я подскакиваю и опять стучу.
- Откройте, пожалуйста, - стараюсь говорить спокойно, но голос дрожит и срывается – я заблудилась и долго шла по лесу. Мне нужна помощь, пожалуйста.
В ответ мне тишина. И я уже начинаю срываться в истерику: руки мелко подергиваются, губы гримасничают, слезы крупным градом заливают щеки. И в тот момент, когда я понимаю, что сейчас начну биться головой и телом в дверь, в бестолковой попытке попасть внутрь, меня заливает ярким светом из дверного проема.
На какое-то время он ослепляет мне глаза, и я не могу разобрать, кто стоит на пороге. Когда же ко мне возвращается зрение, то вижу свою спасительницу и сильно удивляюсь. Маленькая, сухонькая старушка – божий одуванчик. На вид ей далеко за восемьдесят. В голубом платье и белом в красный горошек фартуке. Абсолютно седые волосы скручены в аккуратную гульку, на носу сидят недорогие, в пластиковой оправе, очки от дальнозоркости. Она приветливо улыбается и, кажется, даже не удивлена моему появлению и внешнему виду.
А вот мне странно видеть одинокую бабулю, живущую в лесу. Хотя,… может, она не одна в этом доме? Я стараюсь, как можно более дружелюбно улыбнуться сухими, непослушными губами.
- Я прошу прощения, если напугала Вас – старательно выговариваю буквы. От жажды язык слегка распух и плохо помещается у меня во рту, а потому говорить получается не очень внятно. – Мне нужна помощь, я заблудилась. Умоляю Вас.
Стараюсь сдержать слезы, но они все равно горько-солеными каплями стекают на щеки, увеличивая и без того крайнюю степень обезвоживания моего организма.
- Ну что ты, милая – старушка снова улыбается.
Я машинально отмечаю, какие у нее дорогие зубные протезы. Потому что не бывает у людей ее возраста таких ровных и белых идеальных зубов, с чуть удлиненными клыками. Я знаю, о чем говорю, мой папа – стоматолог-протезист. И я одно время частенько бывала у него на работе.