Я помню его безумное лицо, напряженную шею в проступивших жилах. В глазах было столько боли, что казалось, он умирает. Глаза живого мертвеца.
Своего детеныша я простить не смогла. Своей слабости, своих слез.
Хотя вру… Не было в ту ночь слез.
Не знаю, почему, но я ни слезинки не пролила. Сначала мучилась от боли, охватившей меня стальными обручами. Они сжимали живот, а я не понимала, что происходит. Задерживала дыхание при каждой вспышке и ждала, когда же станет легче, а затем кричала, когда боль стихала хоть чуть-чуть. Оказалась, она не пройдет, пока я не исторгну своего ребенка в луже крови. Только потом придет облегчение – физическое. А за ним понимание, которое перевернет мою жизнь: моя дочь умерла – и этого никто не в силах изменить.
Она родилась мертвой, но меня это не сломало.
Если бы сломало, меня бы здесь не было. Так что – нет, уверена.
Но прежняя жизнь – моя любовь, мое счастье, мой мир, все померкло. Я ничего не соображала, когда Руслан пришел. Они нашли меня в спальне на кровати, пропитанной кровью, обессиленную и обезумевшую от преждевременных родов. Я часто дышала, комната плыла, и я не понимала, почему моя дочь не дышит. И почему она так выглядит, тоже не понимала.
Тонкие полупрозрачные пальчики были измененными. Она частично перекинулась в родах. Кирилл сказал, что такое бывает, что это произошло еще в утробе. Скорее всего, это и вызвало роды.
Я была одна в тот вечер. Они ушли, оставив меня дома – тяжелую, уставшую от беременности, с отекшими ногами и капризную. И вернулись, ни о чем не подозревая. Пока я стонала в постели, они шутили – я слышала их смех под дверью. И когда она открылась, навсегда запомнила лица: счастливые, безмятежные. Красивое лицо Кир, суровое, но веселое Руслана. Они остановились на пороге, веселье застыло – последний отблеск прежней жизни, которая уходила навсегда.
Они увидели кровь… Мое лицо – лицо человека, пережившего катастрофу вселенских масштабов. Я заорала им навстречу – откровенно и зло, выпуская наружу боль и страдания, которые переживала последние часы. А потом разрыдалась – сухо, без слез. Почему-то их не было. Почти не было. Может быть чуть-чуть, под утро, когда я стояла в сумраке и прохладе ночи на поляне, где Кирилл и Руслан хоронили нашего ребенка, а на востоке светлело небо. Может быть, тогда немножко было.