– Давай так: сперва ты расскажешь мне, какое у тебя горе, хорошо? А там посмотрим. Может быть, я смогу помочь и без того, чтобы подписывать с тобой контракт.
Очень уж было жалко этого ребенка – вид у нее и в самом деле был очень несчастный. Ну а кроме того, не говорить же ей, что мои услуги стоят от пятисот до двух тысяч долларов в день, и это еще не считая расходов по делу!
* * *
Оказывается, Аня Стоянова, так звали мою неожиданную клиентку, пришла ко мне просить защиты от… собственных родителей.
Да-да, от папы и мамы! «От папы и Гульнары Сабитовны», – уточнила Аня, посмотрев на меня очень строго. Родную мать называть мамой она почему-то категорически отказывалась.
– А с кем ты сейчас живешь?
– С мамой! – выкрикнула девочка, резко вскинув голову. Тоненькие косички взметнулись, она сердитым движением отбросила их за спину. – То есть… ну да, с мамой! Хотя все говорят, что она мне мачеха. Но это не так, понятно? Все это вранье! Я живу с мамой, и она мне не мачеха, а мама, и знаете почему? Потому что она меня любит! Понятно?!
– Да уж куда яснее, – пробормотала я.
Действительно, возразить что-нибудь на это было бы сложно.
Вот что она мне рассказала.
* * *
Мачеха очень любила Аню.
В этом можно было бы усомниться – ведь, в конце концов, падчерицы почти всегда уверены в обратном. Неродной матери, особенно если девочка знает, что мать ей неродная, трудно доказывать ребенку свою любовь. Но у Аньки была другая ситуация – она обожала Елену Вадимовну, которая появилась в их доме на шестой год после того, как девочке сказали о смерти мамы, когда самой Аньке только-только исполнилось девять лет.
Высокая, худощавая, всегда подтянутая и всегда строгая, Елена Вадимовна, однажды явившись, внесла в их дом покой и порядок.
До сих пор Анька с отцом жили ужасно безалаберно. И дело было даже не в том, что картошка у них хранилась в грязном мешке под вешалкой, а соль – в банке из-под кофе с кривой надписью «Гречка». Ужас был в том, что дочь с отцом вообще отвергали какой бы то ни было режим и элементарные понятия о долге и ответственности за собственное будущее. Спать они ложились не тогда, когда стемнеет, а когда не лечь уже было просто невозможно – глаза слипались, и утро зачастую заставало их на полу перед работающим в пустоту телевизором. Ели тоже что придется, порою даже и сухие макароны, которые было просто лень варить, и они с хрустом уходили так, как есть, под жаркие споры о только что прочитанной книге или просмотренном фильме.