Зосим невольно вздохнул: он был уверен, что хозяин ни в каких богов не верит. Ни в Юпитера, ни в Добрую богиню. В Тартар – и в тот не верит. И это плохо.
– Может, брат Аппий даст тебе в долг? – предположил Полибий.
– Сестерциев десять, может, даже двадцать. На большее не рассчитываю, – хмыкнул Клодий. – Рядом с братом Аппием Марк Красс Богатый – сама щедрость. Вот если бы Красса немного потрясти. Не получилось. Только что от Богатого принесли письмо с отказом.
– Постой-ка! – Зосима вдруг осенило. – Вольноотпущенник Гортензия Гортала говорил, что его патрон раздражен шумихой вокруг Таинств. Гортензий считает, что делу не стоило давать ход.
– Взять Гортензия в защитники? Можно, конечно. Он судей заговорит до смерти.
– Надо взять у него денег.
– Деньги? У Гортензия? Но он не поддержал меня в сенате.
– Зато поможет тайком.
Клодий задумался.
– А ведь ты прав! Клянусь Геркулесом, ты прав. Гортензий обожает компромиссы. – Клодий хлопнул Зосима по плечу. – Гортензий Гортал – человек богатый. Что ему какой-то миллион или два! Сегодня же отправимся к Гортензию. Жаль, всех судей на эти деньги не купишь. Одного… двух, не больше. Но мы наймем сотню сплетников, они мигом разнесут по Риму, что я подкупил всех. Представляешь? Толпа, уверенная, что суд подкуплен, будет ждать только оправдательного приговора. Орать, угрожать, требовать. Весь Город будет с утра до вечера твердить, что мое оправдание предрешено. Меня не посмеют осудить, иначе толпа растерзает сенаторов. Нравится план? – У Клодия загорелись глаза.
– То есть ничего не дать, а всем сказать, что дали? – Зосим от подобной наглости онемел. – Тогда осуждение покажется не просто несправедливостью – а подлостью. Толпа подобного не простит.
– Именно! Слушай, Зосим, возвращайся-ка в дом. Ты нужен мне. Тебе в голову светлые мысли приходят чаще, чем всем остальным паразитам, вместе взятым.
Зосим и сам не знал, почему вспомнил о Гортензии Гортале. Просто вспомнил, и все. Может быть, потому, что в начале говорили о Цицероне. А уж если помянули Цицерона, то непременно помянут и Гортала. Они как братья Кастор и Поллукс, как Сцилла и Харибда, – всегда друг подле друга, два самых знаменитых оратора Рима.
– Ну что ж… Гортала я сумею убедить, – усмехнулся Клодий. – Вы же распустите слухи, что народ нападет на судей и разграбит их дома, если меня признают виновным. На каждом углу кричите, что пролетарии готовы умереть за мое доброе имя. Как только судей назначат, пишите на стенах их домов угрозы. Говорите всем и каждому, что плебс простил сенаторам смерть Катилины, но осуждение Публия Клодия не простит.