– Я-то люблю, – буркнула я Липатову, – мать не любит.
Липатов виновато покосился на крысу и выдал:
– Правило знаешь? Дареное не возвращают.
Я сказала, что и не верну, будь спок, и он заметно приободрился. Порылся в рюкзаке и достал диск группы «Гимназия»:
– Вот еще. Твоя любимая Тутси.
Я взяла и молча кивнула. Тутси – солистка группы. Я ее не люблю. Да я ее ненавижу просто! Она старуха, ей двадцать четыре – я на десять лет моложе. Она толстая, обхват бедер – девяносто пять! У меня девяносто. Она поет под «фанеру»! И двигаться не умеет! Я пою и танцую дома перед зеркалом без всякой «фанеры» в сто раз лучше этой Тутси. Но при этом она – звезда, а я рядовая восьмиклассница, каких полно на необъятных просторах нашей родины. Где справедливость?
– Ну хочешь, я твоей матери объясню? – наседал Липатов. – Крысы, они хорошие, умные, умнее кошки. И не кусачие вовсе, если правильно воспитывать.
Я подумала: почему нет? При Липатове мама точно не будет ругаться. И согласилась.
Мы шли через парк. Вообще, парк – сильно сказано. Зеленый пятачок среди шумных улиц. Смех, а не парк! К тому же половину пятачка занимал особняк академика Александринского.
Как я ненавидела Тутси, так академика Александринского ненавидел папа. Они защищали диплом в одном институте на одной кафедре, только с разницей в двадцать лет. Когда академик был академиком, папа еще топтался в кандидатах наук. Тогда им и раздавали квартиры на нашей улице. Александринский получил особняк, профессоры переселились в кирпичные новостройки, а папе досталась двухкомнатная в пятиэтажке.
Если бы квартиры раздавали сейчас, папе дали бы не двухкомнатную, а двухэтажную, и не в пятиэтажке, а в пентхаусе. Оттуда один шаг до особняка (конечно, в переносном смысле. В прямом – побольше и больно падать). Но сейчас ученым платят мало, а квартир совсем не дают. Александринский был виноват только в том, что раньше родился, папа это понимал, но все равно чувствовал себя обиженным.
Я посмотрела на плечо – крыса шевелила усами, подергивала маленьким розовым носиком. А она красивая, не чета подвальным. Ярко-ярко-рыжая, как будто выкрашенная хной, с розовыми ушками, лиловыми глазами... словно из волшебной сказки. Нет, теперь я нипочем не отдам ее Липатову!
* * *
Чудеса начались, как только мы переступила порог квартиры. Мама возилась на кухне, но, увидев нас, все бросила и с умильным лицом выбежала навстречу: