Вернемся, однако, к «Директиве № 1». По содержанию ее особых вопросов не возникает. По времени написания – тоже. Известно, что она была передана в войска в 0 часов 30 минут 22 июня. Даже с учетом зашифровки – расшифровки – передачи на ее выполнение времени хватало. Срок подъема частей по тревоге, как мы помним, – 2–3 часа. Немцы тоже не сразу пойдут в атаку. Сперва артподготовка, бомбежка – большого урона от них быть не должно, поскольку части держатся «рассредоточенно и замаскированно», в укрытиях, авиация – на полевых аэродромах, тоже замаскированная. Потом немцам надо переправиться через границу (а там еще и река может быть, и немаленькая). Наши линии обороны большей частью находятся в нескольких километрах от границы, их тоже надо пройти, пехота идет не быстрее 5 километров в час, это если по дороге… В общем, хватало времени изготовиться к обороне.
Итак, не возникает особых вопросов по содержанию и времени отправки. А вот по времени и обстоятельствам написания – есть, и много. Вот как, по воспоминаниям маршала Жукова, появился на свет этот документ:
«Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев.
– Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль, – сказал И. В. Сталин.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность».
О боевой готовности мы уже говорили. Странно другое: военные обычно пишут воспоминания достаточно четко. И уж время-то, тем более, если речь идет о таком дне, указывают. «Вечером» – это когда? В 17 часов, в 19, в 21? Можно, конечно, посмотреть по журналу посетителей, и мы непременно посмотрим, но такая расплывчатость сама по себе настораживает.
«И. В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.