который был смещен царем Агриппой II, потому что на заседании Синедриона он приговорил к смерти Иакова, брата Иисуса, и казнил его: «Он собрал Синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как нескольких других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побиению камнями» (
Иудейские древности XX, 9, 1). Придаточное предложение, уточняющее, о каком Иисусе идет речь, – «именуемого Христом» – подтверждает тот факт, что имя это было общеупотребительным. В экзегетике традиционно считается, что это придаточное предложение в тексте Флавия является более поздней интерполяцией: только христиане были заинтересованы в том, чтобы подчеркнуть мессианский статус Иисуса.
[113]В отличие от Иисуса Назарянина личность Иоанна Крестителя подтверждена исторически с абсолютной точностью и описана с почтением. В «Иудейских древностях» Флавий сообщает:
Некоторые иудеи, впрочем, видели в уничтожении войска Ирода вполне справедливое наказание со стороны Господа Бога за убиение Иоанна. Ирод умертвил этого праведного человека, который убеждал иудеев вести добродетельный образ жизни, быть справедливыми друг к другу, питать благочестивое чувство к Предвечному и собираться для омовения. (XVIII, 5, 2)
Наверное, некоторые люди много отдали бы за то, чтобы обнаружить в историографии того времени – при этом подлинность источника не должна вызывать сомнений – хотя бы одно предложение подобного рода, касающееся Иисуса!
Пока ранняя христианская Церковь не обеспечила себе терпимости или признания со стороны правительства и пока ей приходилось бороться прежде всего за самовыживание, она не уделяла особого внимания тому факту, что существование ее основателя не было исторически подтверждено. У нее были дела поважнее. Но в IV веке, когда епископ и отец Церкви Евсевий начал теоретически обосновывать стратегический союз Церкви с императором Константином, что стало обоюдовыгодным делом, когда молодой Церкви, получившей статус государственной и находившейся в процессе становления, стали ясны те исторические пробелы, которые окружали ключевую фигуру христианской веры. Евсевий тем временем стал придворным теологом Константина (Якоб Буркхардт называет его «первым историком древности со столь дурной репутацией»[114]). Примерно в 320 г. н. э. он написал для императора историю Церкви, в которую включил отрывок, взятый, по его словам, из «Иудейских древностей» Флавия. Теперь Константин мог прочесть следующий текст, якобы принадлежащий перу человека, все еще высокочтимого в империи: