Мы сделали только две остановки: один раз – чтобы купить необходимые вещи, и другой – чтобы позвонить все той же Маш Хадидже.
Я ей сказала: «Ты не беспокойся, у меня все в порядке, нет проблем, только вот кашу тут заварила, что несколько дней не должна показываться».
Она спросила «Значит, ничего серьезного с вами не случилось?»
Я ответила ей: «Тебе-то я лгать не стану».
Она сказала: «То есть не из-за чего волноваться?»
Я ей: «Нет, успокойся. Только возможно, что к тебе придут и станут грозить, запугивать, давить на тебя… Но только ты ничего не знаешь и еще больше их встревожена».
Она ответила: «Я и впрямь ничего не знаю! Но если хотите скрыться с глаз, поезжайте в Джабан, в то самое имение, что недавно приобрели».
Я ей сказала: «Я не хотела, чтобы ты и это знала, чтобы не мучиться от того, что тебе это известно».
Она сказала: «Что же, значит, я такая неблагодарная?»
Я ответила: «Ты моя отрада, и не дай Бог, чтобы ты из-за тревоги поехала меня искать. Тебя выследят и…»
Она сказала: «Значит, я настолько глупа?»
Я и не знала, что ей ответить. Но тут она сама продолжила: «Еще с вашего появления на том концерте я знала и уверена была, что вы ничего напрасно не делаете. Я вас передаю на попечение Господа».
Эта Маш Хадидже была необычной особой, одной из величайших милостей Господа для меня. В жизни не встречала никого такого же верного и доброго. Она была божьим человеком в полном смысле этого слова: необыкновенно простая и в то же время смышленая. Ее простота была врожденной, а проницательность – божественной проницательностью бедняка и в то же время того, кто ни в чем не нуждается. Равнодушие к благам этого мира, свойственное ее натуре, не имело себе равных. Деньги для нее мало что значили – была благодарна и когда они были у нее, и когда их не было, и даже если их мало было – делилась с другими.
За все то время, что мы жили вместе, я не видела, чтобы она хоть риал отложила или лишнее платье для себя припасла.
Но важнее всего были ее сердечность и великодушие. Когда у нас были гости, она ставила на стол наш арак и закуску и стояла, готовая прислуживать, если нам что-то понадобится. Радушно обслуживала нас и в конце просила разрешения пойти почитать намаз и зикр.
Ни разу не случалось, чтобы она хмурилась, или замечание сделала, или стала призывать к одобряемым религией поступкам и удерживать от дурных. Но уже само присутствие этой тихой, порядочной и доброй женщины на всех оказывало благотворное влияние.