Когда умирает родной или близкий человек, избежать присутствия в непосредственной близости умершего не удается. Все печальны, все говорят вполголоса, словно боятся потревожить покой ушедшего. Все ищут и находят скрытый смысл в последних словах покойного. Особый смысл стараются найти в письмах, записках, делах рук его. Иногда находят, но чаще нет. И это становится причиной долгого, а порой и пожизненного дискомфорта. Благо, что он не напоминает о себе ежеминутно.
О том, какими были последние слова обреченных, написали многие.
Я. М. Юровский: «Николай повернулся спиной к команде, лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к коменданту, с вопросом: что? что?… Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько несвязных восклицаний…»
М. А. Кудрин: «Женские крики: „Боже мой! Ах! Ох! Что же это такое?!“… „Так нас никуда не повезут?“ – спрашивает глухим голосом Боткин».
Г. П. Никулин: «До них даже не дошло, в чем дело, поэтому Николай только произнес сразу: „А!“».
Г. И. Сухоруков:«Но не успел он докончить последнего слова, как царь громко переспросил: „Как, я не понял? Прочитайте еще раз“».
П. З. Ермаков: «Тогда у Николая вырвалась фраза: так нас никуда не повезут…»
Эдвард Радзинский пишет, что на одной из встреч с пионерами Ермаков вложил в уста императора другую фразу: «Прости им, Господи: не ведают, что творят».
Вот и всё, что известно о последних словах обреченных. Потом, уже после начала стрельбы, были еще крики. Наверное, не только протяжное «А-а-а!» – громкое, звонкое, на непереносимо высокой ноте. Доводилось прочесть, что Демидова, укрываясь подушкой, кричала: «Меня-то за что? Я ведь не княжна!» В это легко поверить. Ведь Юровский объявил об уничтожении династии. Демидова это запомнила. И потому, в отчаянной борьбе за жизнь, пыталась образумить убийц, напоминая им их же слова. Можно только восхищаться самообладанием Демидовой. Сохранить его в такие страшные минуты дано далеко не каждому. Потом, после команды Юровского прекратить стрельбу, Демидова радостно воскликнет: «Слава Богу! Меня Бог спас!»
Но радоваться чудесному спасению ей придется недолго. Демидову несколько раз проколют штыками. А потом, для верности, разобьют прикладами голову.
В этой части трагедии убийц нельзя упрекнуть в сознательном искажении последних слов обреченных. Услышав объявление о предстоящем расстреле, все или почти все, кому прямо сейчас предстояло умереть, заговорили. Самые стойкие могли попрощаться с жизнью и близкими. Кто-то (почему-то не верится, что это был Николай Александрович) мог просить Всевышнего о прощении для убийц. Кто-то (Александра Федоровна? Ольга и Татьяна?) начали молиться. Младшие дочери могли вскрикнуть. В голос закричать могла только Демидова. Что и запомнили убийцы. Уловить в нестройном многоголосии, кто и что говорит, трудно. Даже если Николай Александрович и произнес столь значимую фразу: «Прости им, Господи, не ведают, что творят». Почему-то думаю, что этого он или не говорил, или произнес негромкой, для себя одного, скороговоркой. Поэтому трудно поверить, что Ермаков мог ее расслышать, а если и расслышал, то едва ли мог запомнить. При его-то интеллектуальном уровне…