Кровь лилась рекой.
Сына Битяговского Данилу убили в дьячей избе. После всего всем миром разграбили дом и подворье ненавистного дьяка.
Питье в бочках из погреба Битяговского выпили и бочки покололи. Со двора забрали лошадей девятеро. Пусть от проклятого дьяка будет польза. Под шумок увели их в дальние деревни.
Все ненавистное семя людей Годунова было убито или попряталось. Многие дьяковы люди убежали в леса.
Долго еще волны злобы и крови перекатывались из края в край Углича. Долго еще звенел и плакал колокол.
Постепенно злоба стала затихать. Все стало успокаиваться.
Вспомнили о Москве.
И это воспоминание было таким нехорошим, что в животе холодело, а ноги подгибались.
Убитого царевича Григорий Нагой прилюдно отнес в собор Спаса Преображения, где младенца оставили для отпевания и похорон, чтобы все жители города могли пойти и проститься с ним.
Только этого не произошло. Заплаканные женщины в мрачных черных платках и вооруженные ножами люди из дома царевича встали на ступеньках храма и ни одного человека не пускали внутрь.
Ни один горожанин так и не сумел в этот день увидеть убиенного столь дорогого всем царского отрока и проститься с ним.
* * *
Чех-итальянец Симеон, покидая город, понимал, что главная тайна и опасность для Московии уезжает из Углича вместе с ним в его карете.
На сегодняшнем языке ее бы назвали «детонатор для огромной бомбы по имени государство Российское».
* * *
Два дня подряд высылал Михайло Нагой свою вооруженную челядь на московскую дорогу перехватывать всех людей, скачущих в Москву и едущих из нее. Ясно становилось, что дела его плохи.
Крови в Угличе больше не было, хотя рукоприкладство и побои продолжались. На второй день почему-то убили юродивую женку Орину, чей сын Афонька недавно был взят ко дворцу. Это было последнее и не совсем понятное убийство.
Многие уже стали понимать, что «угличское дело» добром не кончится и надвигается московская расправа. Посадские люди видели, как пытаются Нагие спрятать концы в воду.
Всех убитых Михаил Федорович Нагой велел стащить в овраг. На них сверху положили залитое кровью оружие. Прошел слух, что Михайло велел полить его курячьей кровью.
* * *
Первый посыльщик с известием о смерти царевича вылетел из города через двадцать минут после его гибели. Он не мог ничего сообщить Москве, кроме факта смерти Дмитрия Углицкого. Но о ней следовало известить Годунова немедленно. За каждую минуту промедления можно было потерять голову. Правитель Борис держал информационную струну между Угличем и Москвой туго натянутой.