– Что тут думать, – ответил Мстиславский. – Думать раньше надо было, а теперь чего? Дело говоришь про Бориса Федоровича. Его выбирать надо.
– А ты, князь Василий Иванович, что скажешь? – спросил патриарх Иов князя Шуйского.
Наступил самый ответственный момент. Все делегаты собора насторожились.
– Что уж мне говорить иное после Федора Ивановича! – сказал Шуйский. – Знать, не нашлось никого лучшего среди нас, чем Борис Федорович!
Их нерадостное и даже открыто недовольное, но все-таки безоговорочное признание прав за Годуновым решало судьбу престола.
– А что воеводы скажут? – спросил кто-то из гостей.
– А чего нам говорить, – сказал стрелецкий полковник Темир Засецкий. – Жалованье нам исправно платят. Жилье имеется. У нас жалоб нет.
– А где сам Борис Федорович? – спросил кто-то из Шуйских.
– Он при царице – инокине Александре в Новодевичьем, – ответил патриарх.
– А чего не пришел? Почему его-то нет? Али случилось что? Али болен?
– А оттого и не пришел, что не решил еще, следует ли ему престол принимать. Больно дело это страшное и ответственное.
– Так если не хочет, может, и не уговаривать? – спросил кто-то из приезжих.
Патриарх почувствовал, что может упустить собор.
– Я считаю, что нечего нам время терять. Другого правителя, лучше чем Борис Федорович, не сыскать. Всем нам присягать Борису Федоровичу следует. Давайте, государи мои, выходите к соборной грамоте руку прикладывать. Пусть бояре и думные дьяки начнут. Выходи ты первый, Федор Иванович, – обратился он к Мстиславскому.
Собор замер. Наступила церковная тишина.
Мстиславский встал, перекрестился, глядя на зал. И пошел к патриарху прикладывать руку к заранее заготовленной грамоте.
За Федором Ивановичем уже без приглашения потянулись другие бояре. Потом думные дьяки, стрелецкие начальники, торговые гости, духовенство.
Дело было сделано.
Дело было сделано, но оно пока и копейки не стоило.
* * *
В это же время состоялся разговор между Афанасием Нагим и Симеоном.
– А не пора ли нам нашего претендента выпускать? – спросил Симеон.
– Какого? – спросил Афанасий. – Если выставлять, то только того Дмитрия, настоящего, Углицкого, который в Литве. Его все узнают и признают. И прислуга, и мать, и бояре. Его враз примут за царевича. Это верно.
– Ну так и что?
– А то, что он неуправляем и живодер. Наши же головы первыми с плеч полетят: почто запихнули его в глухомань? Доброжелатели и советчики для этого враз найдутся. И примеры мы уже имеем с его батюшкой – Иваном Васильичем. Это раз. Во-вторых, убийство на нем висит. Как тебе нравится такой сомнительный царевич против умнейшего Бориса Годунова, который пол-Москвы выслал, пол-Москвы купил, а пол-Москвы запугал насмерть?