Федор в последнюю войну служил в артиллерии. Сворачивая цигарку, он долго лижет газету сизым, сухим от старости языком, потом кое-как склеивает цигарку и прикуривает у Петрова.
– Читал, Петров, сегодня газету-то? – спрашивает Куров Мишку. – Опеть, чуешь, буржуазники-те шалят с бонбой. А наши прохамыкают опеть. Вся земная система в таком напряженье стоит, а наши хамкают.
– Ничего не хамкают, – отмахивается Мишка.
– Как жо не хамкают и не зевают, ежели оне, буржуазники-те, с бонбой, а нам и оборониться нечем будет?
– Что ты, Куров, – вмешивается Федор. – Да у наших бонбы-то почище тамошних, только, наверно, не знает нихто.
– Прозевают – прохамкают, – не унимается скептический Куров. – С соплюнами да малолетками только перегащиваются. А какая польза от малолетков? Ну правда, этот, как ево, боек, говорят, на Кубе-то. Кастров, что ли, тоже Федор, кажись.
– Фидель Кастро, – поправляет более грамотный Мишка.
– Всю землю, в газетах пишут, мужикам тамошним благословил и бумаги охранные выдал, каждому сам вручил.
– Вот видишь, а говоришь, малолетки.
– А ты, Петров, слова не даешь сказать, всякий раз поперек меня. Я и говорю, хоть бы тебя какая-нибудь прищучила поскорее, да чтобы ты остепенился.
– Чего ты, Куров, пристал: женись да женись! Женись сам, коли надо.
– Я не приневаливаю, только не дело так болтаться, как ты.
– В мирное время, – включился Федор, – в мирное время, конешно, жениться надо в сроки.
– «В сроки, в сроки»! – передразнил Петров. – Вон Иван Африканович в сроки женился, наклепал ребятишек, пальцей не хватает считать.
Иван Африканович уходил в это время из проулка загонять своих овец во двор и как раз возвращался. Он увидал мужиков, поздоровался со стариками. Присел на бревна.
– На помин, как сноп на овин, – сказал Куров. – Ивану Африкановичу наше почтенье. Вон про тебя чего Петров-то говорит.
– Чего это он говорит? – Иван Африканович тоже начал закуривать.
– А говорит, худо по ночам работаешь, робетешок мало.
– Оно конешно, – Иван Африканович даже не улыбнулся. – Маловато, дело привычное.
– У тебя Васька-то которой, шестой по счету?
– Васька-то? Васька-то семой вроде, а можно и шестой, оне с Мишкой двойники.
– Гляжу сейчас, бежит, в руках патачина осемьсветная, на грудине медаль. Да вон он с крапилой кулиганит.
– Васька! – прикрикнул Иван Африканович. – А ну положь батог. Кому говорят, положь!