К тому времени она уже пару недель жила с нами, но в столь интимной ситуации мы оказались впервые. Раньше, когда мы оставались одни, она, как правило, издевалась надо мной или, что называется, крысилась, не давая мне к ней подойти. Один раз предложила мне препарировать с ней лягушку. Я отказался и заявил, что это бессердечно. Она назвала меня трусом и высказала сожаление, что меня ей не разрешат препарировать. Но иногда она была удивительно доброй.
Солнце пульсировало на скамейке, траве и песке под шуршащими ветвями. От листвы на ее щеку, загорелое плечо и платье падали переливающиеся блики-зайчики. Они же суетились на темной заскорузлой скамье, о которую она опиралась тонкой слегка вывернутой рукой. С порывами ветра ветви над лавочкой раскачивались и шелестели как бубнами, и тогда зайчики на Симе разом сходили с ума, или, точнее, теряли головы.
Кроме ее голоса и лиственных шорохов ухо различало отвлеченные звуки, сливающиеся из тонких повизгивающих голосков невидимых детей, и еще чей-то голос округло звал: «Ми! Ха! Ми! Ха!», но Ми и Ха никак не отзывались. Как комета, резким мастерским зигзагом появилась и испарилась отвлекшая меня муха.
– Что-что? – не уловил я ее слов.
– Иди-ка ко мне, говорю.
Душа моя тут же провалилась куда-то в холодок у копчика. «Что бы это значило? Кажется, пропустил что-то важное».
– Садись сюда.
– Зачем? – говорю, будь я неладен.
– А чего ты так далеко? Ты что, боишься меня? – При этом она подозрительно прищурилась.
Я героически встал и разделил с ней ту самую пульсирующую тень под ветками. Сердце у меня взлетело откуда-то из штанов под самое горло и забилось там как пойманный воробей. Я весь таял, маялся и был как наэлектризованный от пристального ее взгляда, сиявшего теперь так близко от моей предательски розовой щеки.
– А девочка у тебя есть? – спрашивает кокетливо.
– Ясно же и так, – отвечаю, безуспешно ловя очередную проворную муху.
– Вот так здорово! А раньше ты говорил, что ты никогда не влюбишься.
«Я этого чего-то не припомню», – подумал я про себя, а вслух ответил:
– Какие только в детстве мы не приносим клятвы и обещания.
– Когда же свадьба?
Тут я внезапно придумал перестегнуть ремень на сандалии.
– Натирает, гадина.
– А давай босиком ходить, – говорит она и, уперев пятку в носок, сбрасывает тапочку за тапочкой.