Ещё один пунктик, с которым нужно разобраться.
Подойдя к калитке, я остановился в растерянности – она оказалась
заперта. И как проникнуть внутрь?
К счастью долго стоять мне не пришлось. Из дома выбежала женщина
и со словами:
– Кизаму, сынок! Что же ты не заходишь? Заходи скорее! – открыла
ворота и запустила меня.
– Добрый вечер, ма… – начал было я, среагировав на её «сынок»,
но женщина перебила меня:
– Обе ваши матушки спрашивали о вас, а я не знаю, что сказать.
Занятия в школе давно уже закончились, а вас всё нет и нет…
И я захлопнул варежку, радуясь, что не успел назвать её мамой.
Интересно, кто это? Служанка? Нянька? Не может же быть, чтобы
нянька? Парень не производил впечатления, нуждающегося в няньках.
Или всё-таки может? Для служанки она слишком…
Хотя, что я понимаю в служанках? У меня их отродясь не было.
Она щебетала, а я с каждым её словом всё больше и больше
охреневал. И если школа ещё как-то вписывалась – пацан явно
школьного возраста, то две матушки…
Две матушки, Карл! Как такое вообще возможно?!
В общем, я заходил в дом, как на вражескую территорию. Но! Без
прикрытия. Без разведданных. Без подготовки. И не войти было
нельзя.
Играть в несознанку? Боюсь, с женщинами этот номер мне боком
выйдет. Но и говорить, что в теле пацана поселился боевой майор,
тоже нельзя.
Но делать нечего. Я поднялся на крыльцо и вошёл в дверь,
предупредительно распахнутую передо мной всё той же женщиной. Не
успел наклониться, чтобы развязать шнуровку на плетёных сандалиях,
а женщина уже бухнулась на колени и давай разувать меня.
– Да я сам… – начал было я.
– Конечно-конечно, – с умилением в голосе ответила женщина
продолжая развязывать мои шнурки.
А из комнаты ко мне уже с причитаниями неслись две женщины:
– Кизаму, сыночек мой ненаглядный! Почему так долго?
Проголодался, дорогой! Совсем исхудал! Пойдём ручки с тобой помоем,
– причитала одна.
– Кизаму, солнышко, твоя мамочка сшила тебе новую рубаху и
штаны. Твоего любимого зелёного цвета! Сейчас переоденемся и будем
кушать. Мы с мамой Ишико ждали тебя, сами не садились, – вторила ей
другая.
– Охренеть! – не выдержал я, понимая, что за жизнь была у
пацана.
– Ой, мальчик наш! Какие ужасные слова ты говоришь! –
закудахтали мамочки.
– Стоп! – остановил я женщин. – Остановитесь! Я сам могу
разуться! Сам помою руки! Сам переоденусь! И сам поем!