Генерал-фельдцейхмейстер даже не нашел, что ему ответить, лишь с тоскою подумал, что должного порядка в сей стране никогда не будет и зря Петр Алексеевич силы и теперь вот саму жизнь положил, дабы вывести свой народ из темноты диких нравов. В столице еще кое-как блюдут европейское приличие, а в купеческой Москве разве что вид делают. Про окраины же, особенно северные, полунощные, и говорить нечего – живут по старинке и тем еще и гордятся! А ведь в этом сокрыто неповиновение государевой воле, даже глумление над новыми обычаями. Вот этот комендант острога не по глупости эдак вырядился, а с умыслом, дабы посмеяться над одеждами европейскими, и в речах его лишь потеха слышится, когда ему скорбеть полагается в связи с кончиной государя. И что с ним поделаешь? Как с гуся вода…
Сколько раз говорил Петру Алексеевичу: след положить конец своеволию земель полунощных, приписать их к заводам, в крепость отдать дворянам, чтоб обучились культуре при господах, однако чего-то опасался государь и накладывал повинность легкую – плотницкую и обозную. В долгой войне со шведами требовалось множество бурлаков и сволочей, дабы припасы на барках подвозить и волоки обслуживать, так он тут поморов местных не тронул, а велел тверских мужиков пригнать, ижорцев и лопарей. И еще сказал, де-мол, нельзя сих поморских людей в лямку впрягать, и своего к ним благоволения никак не объяснил.
Брюс в этих краях дальних прежде не бывал и с нравами диковатыми незнаком был. И не узнал бы их, поди, никогда, но Петр Алексеевич захворал от простуды, позвал к себе и говорит:
– Будет тебе поручение, Яков Вилимович, важности государственной. В сей же час собирайся и поезжай в Двинский острог. Сидит там тайный затворник, индигирский югагир по имени Тренка. Сей предсказатель пришел к нам семь лет тому…
Ни о каком тайном затворнике югагире, посаженном в крепость, Брюс до сей поры из государевых уст никогда не слышал и сейчас тому немало подивился. Обыкновенно Петр Алексеевич в подобных случаях вещи диковинные непременно показывал, а ежели дело касалось и вовсе явлений тайных и магических, то советовался.
Иное дело, поступал по воле своей…
– Отчего же я о сем не знаю? – изумился граф.
Верно, от недомогания, государь вдруг рассердился:
– Есть тайны, кои дозволено знать лишь царям. И никому более, тем паче иноземцам…