Я этих плевков не оставлял без внимания. Мои парни шерстили улицы и трясли стукачей. И все наводки вели к банде Юсупова.
Потом ровно перед взрывом случился звонок от его верного пса. Бориса Шустрого.
Знак на стене, который всегда оставляли его люди, признавая, что это они сделали, а значит, он был в курсе, что убил не меня, а мою любовницу, дочь и сестру...
– Я этого не делал, – несмотря на разбитые губы и нос, на то, что его девку пользовали мои парни у него на глазах, Юсуп не растерял достоинства. Глядел прямо на меня. В глаза!
Было странным вот так лицом к лицу видеть врага, которого я собирался собственными руками порвать... но не трогать, хотя до сумасшествия хотелось, и кровь в башке грохотала лишь один набат «убить!», а слушать... и верить.
«Я этого не делал» – простая фраза. Я её слышал часто. Так часто, что она бы уже и не должна затрагивать каких-либо струн души, но ответ этого человека, интонация и краткость толкали на мысль, что он не лгал.
Как бы жажда мщения не затмевала рассудок, я хорошо различал ложь, и с ней наравне видел правду. Юсупов – не причастен... А если причастен, только косвенно. Улики могли быть и подложными, уж я о том знал, как никто.
Но вчера я лишился части себя! И спускать такое на тормозах не мог!
Я Хан! Я никому не позволю плевать в меня, топтать моё древо, ступать на мои земли, истреблять мой род!
За смерть родных мой враг обязан понести наказание!
И меня не остановит, что этим врагом стал Юсуп, которого всегда уважал. Пусть не по собственной воле, но нас сталкивали лбами. Уже не первый раз, и это точно не мои люди. Не люди Монгола...
Крыса в стане Юсупова. Значит, ему и разбираться.
– Не ты, но кто-то инициативный. Из твоих! – мрачно отрезал я, и покосился на дочерей Кирилла. Обе молодые, около двадцати, но одна чуть постарше, другая помладше. Сидели на полу у стены. Блондинка и шатенка. Старшая – ревела и тряслась, как осиновый лист, в ужасе таращась на мачеху, а шлюха белобрысая даже подняться не пыталась – так и лежала на постели.
А вторая девчонка – дикий зверёк. Ни слезинки не проронила, испепеляла меня ненавистью серых раскосых глаз и пухлые губы поджимала, словно глотала ругательства, которыми бы меня с большим чувством покрыла.
Строптивая, глупая малолетка!
– У нас времени много, а материала, – кивнул на девок, и старшая тотчас от страха затылком в стенку врезалась, – вроде в избытке.