В пять часов утра начинается долгая церемония прощания. Среди наших соседей много артистов и людей, связанных с театром. Они идут поклониться тебе. И еще – никому неизвестные люди, пришедшие с улицы, которые уже все знали. Москва пуста. Олимпийские игры в самом разгаре. Ни пресса, ни радио ничего не сообщили. Только четыре строчки в «Вечерке» отметили твой уход».
Л. Сульповар: «28 июля, часа в четыре утра, в подъезде дома на Малой Грузинской была панихида. Были самые близкие – мать, отец, Марина, Людмила Абрамова, Володины сыновья.
Поставили гроб, играл небольшой оркестр студентов консерватории, там рядом их общежитие. А потом на реанимобиле мы перевезли Володю в театр».
Л. Абрамова: «В сутолоке лиц, слов, встреч в эти дни проступило самое главное: это была огромная Смерть, ее хватило на всех, потому что его Жизнь была огромная. И еще одно: горе объединяет, все были вместе. Но „сердце рвется напополам“, „ты повернул глаза зрачками в душу“. Вот этот взгляд в собственную душу. Каждый – в свою. Каждый один на один с непостижимой тайной жизни и смерти. Со своими воспоминаниями. Страшно!
Много-много людей, с кем-то я встретилась впервые, кого-то не видела много лет…
«Я вернулся в театр», – сказал Колечка Губенко.
Седой Валя Никулин, седой Жора Епифанцев. Совершенно седой Володя Акимов сказал: «Пойдем, тебя Марина зовет».
«Люся, сестра…», – сказала Марина.
У Артура Макарова лицо от напряжения казалось свирепым. Я плохо запомнила, что было в эти дни. Только лица.
Все спрашивали о сыновьях, как они. Я не знала, как они. Я и сейчас не знаю, что они тогда чувствовали. Наверное, так же, как я, смотрели на лица. Наверное, так же, как все, смотрели в себя, в свою душу. Может быть, пытались понять, чем Володя был в их судьбе. Может быть, думали о том, как мало знали его. Очевидно, чувствовали себя чужими среди малознакомых людей».
Около пяти утра из дома на Грузинской вынесли белый гроб с телом умершего друга, актера и поэта. Траурный кортеж двинулся к театру. Собрались зрители и артисты. Когда Олег Ефремов вышел из дому, было уже светло. Хлопнул дверцей машины, проехал несколько метров и вдруг понял, что все равно не поедет на похороны. Нервы не выдержат. Он хорошо знал, к чему приводит его впечатлительность, понимал, что будет раздавлен.