Когда два врача вошли в кабинет Шаланды, было уже поздно. Оськин умер в луже собственной крови, так и не отняв руки от ран. Чувьюров сидел в углу, на том самом стуле, который недавно освободил Пафнутьев, и почти в такой же позе – вжавшись между батареей парового отопления и фанерным шкафом. Прошло еще какое-то время, пока Шаланда догадался вызвать конвоира и тот защелкнул на руках убийцы стальные наручники.
Ко всему происходящему Чувьюров отнесся, казалось, совершенно спокойно. Лишь выходя из кабинета, осторожно переступив растекшуюся по полу кровь, он оглянулся и произнес странные слова:
– Дело прочно, когда под ним струится кровь…
И вышел, ссутулившись, глядя себе под ноги.
* * *
Санитары вынесли охладевшее тело Оськина в малиновом пиджаке, залитом кровью, конвоиры увели старика, Шаланда еще раз убедился, что штык спрятан в ящике письменного стола. Повертев в руках серую папку с несколькими страничками уголовного дела, он и ее сунул в стол. Посидел, нависнув над столом, и принялся медленно рисовать толстым пальцем причудливые узоры на пыльном стекле. Вздохнул раз, другой, все тяжелее, безысходнее, и лишь после этого решился поднять глаза на Пафнутьева, вернее, на его спину – тот стоял у окна и вслушивался в перезвон весенних капель по жестяному карнизу.
– Что скажешь, Павел Николаевич? – спросил Шаланда каким-то осевшим голосом.
– Если такая погода простоит еще неделю – деревья зазеленеют, травка покажется.
Пафнутьев повернулся, окинул взглядом кабинет, где только что разыгрались кошмарные события, и присел там же, у окна, поджав под себя ноги, как бы опасаясь выпачкаться о густую оськинскую кровь.
– И это все, что ты можешь сказать?
– Ты знаешь, Шаланда, что есть жизнь человеческая?
– Ну?
– Жизнь человеческая – это яркий, благоуханный цветок на солнечном, весеннем лугу… Пришел козел и съел.
– Ну? – не понял Шаланда.
– Убрать бы надо, – проговорил Пафнутьев. – В кровище тут все у тебя… Ступить негде.
Шаланда мгновенно обиделся, налился краснотой, но сдержался, промолчал. Через некоторое время, видимо, дошло до него, что не издевается Пафнутьев, не насмехается над его бестолковостью, а дело предлагает, единственное, что сейчас действительно необходимо сделать.
Подняв трубку, Шаланда набрал короткий номер внутренней связи и, дождавшись, когда кто-то откликнется на том конце провода, коротко бросил: