— Помни: не подсматривать и не трогать!
Сменив острый коготь на пушистую лапу, я погладила смуглую кожу, переместилась, расположившись перед лицом Борислава. Окинув видного представителя мужского племени довольным взглядом, приблизила морду ленивца к его лицу и зашептала в губы:
— Хочешь меня, несмотря на характер?
Мужчина сглотнул и прошептал «да».
— Несмотря на внешность? — В ответ уже только кивок. — Несмотря ни на что?
Еще один кивок, и я приникла к сладким устам в жарком поцелуе... Сначала начальство издало довольный рык, но когда я, придерживая лапой светловолосый затылок, усилила напор, так что шерсть на мордочке начала колоться, он замер.
И тут — веки распахнулись. Мычание, раздающееся в попытке отодвинуться от невиданного зверя, бальзамом проливалось на сердце. Борислав вскинул руки, чтобы меня оттолкнуть, но я быстро нажала остроконечными пальцами на пульсирующую вену, давая понять — сопротивление неуместно.
— Полюбил ты меня в образе красавицы ненаглядной, полюби и в образе чудища безобразного, — перефразировала я слова любимой с детства сказки и провела острым когтем вниз по горлу, оставляя тонкий красный след.
— К-к-как полюбить? — прохрипел шеф, рассматривая ленивца-переростка.
— Нежно, — прошептала я, склонившись к его уху. — Страстно, до бабочек в животе, до фейерверка в глазах...
Говоря все это, я продолжала вести коготь по сильному торсу вниз, к единственной одежде, имеющейся на мужчине сейчас. И там, где кожа соприкасалась с острием, расцветал тонкий красный узор.
— Аль слово свое не держишь? Аль не хочешь уже? — Я резанула отточенным коготком по завязке на брюках, и мягкая ткань с легким шорохом упала к ногам.
Борислав Матвеевич замер без движения и даже зажмурился. Видимо, для полноты ощущений.
— Что, не дышишь? — издевательски поинтересовалась я, рассматривая обессиленную «волшебную палочку». — А как дышал, как дышал...
— Боря, Борюсик, где ты?.. — неожиданно вплыла в ванну Василиса, да так и застыла на пороге, не договорив фразы.
Женщина переводила ошарашенный взгляд с обнаженного мужа, стоящего посреди комнаты, на чудо-юдо заморское лохматое, прижимающееся к нему неприлично тесно. Лицо, сначала побледневшее, стало наливаться краской, а в глазах появился гневный блеск.