. <…> Синий – типично небесный цвет. При сильном его углублении развивается элемент покоя. Погружаясь в чёрное, он приобретает призвук нечеловеческой печали
[39]. <…> Белый цвет <…> представляется как бы символом вселенной, из которой все краски, как материальные свойства и субстанции, исчезли. Этот мир так высоко над нами, что оттуда до нас не доносятся никакие звуки…
Поэтому белый цвет действует на нашу психику как великое безмолвие, которое для нас абсолютно…. Белое – это
Ничто, которое юно, или, ещё точнее – это Ничто доначальное, до рождения сущего. Так, быть может, звучала земля в былые времена ледникового периода»[40].Было бы заблуждением принимать взгляды В. Кандинского как следствие крайне обостренного, субъективного восприятия. Он не первый и не последний, кто обращался к этому вопросу. Его выводы во многом совпадают с наблюдениями других людей. Сопоставляя чувственные ассоциации Гогена, Скрябина, Ван Гога, Бетховена, Толстого и других с тем, что говорил В. Кандинский, нельзя не поразиться множеству совпадений.
То, что такие «совпадения» скорее всего проявление закономерности, подтверждают, в частности, некоторые педагогические опыты В. Кандинского. Во время занятий с учениками он спрашивал: «<…> Как Вам представляется, например, треугольник – не кажется ли он Вам более остроумным, чем квадрат; не похоже ли ощущение от треугольника на ощущение от лимона, на что похоже больше пение канарейки на треугольник или круг <…>» – и так далее, в том же духе[41]. И неизменно получал очень определённые ответы.
Более десятка лет на лекциях по композиции я тоже задавал студентам-художникам очень сходный вопрос: «Что остроумнее квадрат или треугольник?» После некоторого замешательства всегда, в самых разных аудиториях, следовал один и тот же ответ: «Остроумнее треугольник». Поразительно, но и в нашей практике, как и у В. Кандинского, других вариантов ответа не было никогда, что явно указывает на проявления закономерностей.
Появление цвета в кинематографе дало мощный толчок развитию эстетического изучения цвета, развитию науки о цвете. В этой связи необходимо упомянуть работы С. Эйзенштейна[42], особенно его «Цветовые разработки сцены «Пир в Александровской слободе» из фильма «Иван Грозный». Принципиально иной подход художников XX века к цвету С. Эйзенштейн сформулировал в следующих выражениях: