Но это же должно нарушать, перекашивать, ставить под вопрос всю художественную условность действия!
Должно. В том случае, если художественное действие традиционно условно. Но перед нами то, что в новейшей культурной ситуации зовется «другой прозой». Ей прежние законы не писаны. В ней фэкшн и фикшн мешаются непредсказуемо.
Вернее так: фэкшн, со всей непреложностью документальной фактуры вправляется в фикшн, то есть в непредсказуемое коловращение смыслов, которые теряют связь с вещами и соотносятся с реальностью так странно, что вы теряетесь, где там пифагорейские совпадения, а где пофигистские распады.
Тридцать седьмой дважды
Герой-рассказчик упоенно втянут в эту фантасмагорию. Он что-то делает, что-то говорит, не вполне понимая, что это значит… и одновременно все понимает, ибо он же и автор, сегодняшний автор, почти под своим собственным именем… но описывает он заведомый хаос мнимостей.
– У нас привыкли отвечать на идею кулаком! – цитирует он куницынскую фразу, но не на семинаре, а в книжном магазине, где вот-вот должны «давать» дефицит (перечислено, какой именно: двухтомник Леонида Андреева и «красный» Булгаков).
На семинаре ему можно было бы ответить по существу: а если идея состоит в призыве к удару кулаком?
В очереди диалог сразу соскакивает в другую плоскость.
– Как неинтеллигентно он себя ведет! – с надрывом обращается (к очереди) вызванная (очередью же) замдиректора магазина по имени Руфина Ипатьевна (по части имен вымышленных Евсеев явно состязается с Гоголем).
Из очереди кричат:
– Это же просто бандитизм! Хулиганить в Доме книги! Из-за этого дуролома щас совсем давать перестанут.
Словечко «давать» (вместо «продавать») – опознавательный знак советского времени и образа жизни. Но какова фантастичность ауры! Ни одна реплика не является прямым ответом на предыдущую, но в перевернутом мире все звучит вполне адэкватно.
Время действия – 1973 год. Цифра переворачивается так и эдак в каббалистическом духе. Семьдесят третий – это значит тридцать седьмой наоборот. А семьдесят четвертый? Тридцать седьмой дважды! (Теперь уж наверняка не перепутаете время действия).
Ладно… отдаемся ходу событий. Студент этот мало того, что перепечатывает и распространяет самиздат («да к тому ж машинопись нас уже не устраивает – хочется гудящих типографий, офсетной печати… блескучих обложек и заливистых фамилий поперек них!»), он еще и письма пишет – в защиту тех, на чьи идеи у нас принято отвечать кулаком!