— В землях степных неспокойно — давят канугары полян, угрозой нависая над нами, — сотник обвёл взглядом гридней и мужей княжеских, — торговые пути из степей к нам опасны ныне, боятся купцы ходить. Князь посыльного отправил с наказом собираться родам в Каручае, позвал он и сына кагана Ибайзара — Тамира, что берёт ныне под своё крыло многие племена степные, силу свою набирая. Будет говорить и решать, как ныне нам быть. Ну а уж сумеем договориться или, напротив, ещё больше врагами станем — то сбор и покажет.
Княгиня губы скривила — не по душе пришёлся ответ Далебора. Хазаряне — племя горячее, и дружба у них так же крепка, как и ярость — сожжёт всё, коли пыхнет, жестоки они в бою и безжалостны, а тут Годуяр задумал к княжему столу позвать и самого кагана[2], чего не случалось никогда.
Вейя вздрогнула, выныривая из задумчивости, как загромыхали голоса мужицкие, забурчали, запереговаривались: кто возмущение своё выказывал, кто уж яриться начал, но если князь решил, знать, так тому и быть. Любица наблюдала за разгоравшимся спором, рукой взмахнула, велев прекратить ропот.
Любица, раздумав немного, хмыкнула — не успокоили, видно, слова сотника княгиню, и Вейю не утешили — только ещё большую муть внутри подняли.
— Глупости говоришь, Далебор, может ты не так понял что, слушать тебя больше не хочу, — бросила в ответ Любица. — Темир — хазарин этот — хоть и стал заступой для своего народа, но друг он ненадёжный, соратник и подавно.
Далебор спорить не стал, хотя видно, что не согласен вовсе со словами княгини, не обиделся на её слова резкие, напротив — смотрел как-то с восхищением, будто чуть задумчиво. И от этого взгляда даже у Вейи щёки ещё жарче пыхнули — как смотрит на княгиню сотник. И казалось, никто не видит этого, кроме Вейи.
— Ладно, Далебор, пей, гуляй, мужа своего дождусь. Коли не соврал ты, к Вересню[3] прибудет.
Далебор только склонился ещё раз и, ничего не ответив княгине, опустился на лавку обратно. А вскоре и разговоры вновь полились в прежнем русле, да ещё шумнее, чем раньше, многие спорить продолжили да, распалившись только, силой мериться стали мужи и гридни. Любица с подругами да наставницами разговаривала и всё чаще бросала колкие взгляды в сторону гремевшего хохотом сотника, да изредка переводила серые стылые глаза на Вейю, будто за гульбищем вспоминала о ней ненароком.