В нем были обновлены и благоустроены приделы Божией Матери Тихвинской и Божией Матери Казанской, местночтимая икона коей находилась в храме. Он оказался столь превосходно вписан в сложившийся архитектурный ландшафт Поварской, что даже стал объектом авторского внимания графа Л.Н. Толстого, перенесшего его на страницы «Войны и мира». Известно, что Толстой предоставил для местожительства Ростовых дом на Поварской, в нескольких шагах от знаменитой Кудринской площади. Персонажи Толстого «вселились» в усадьбу князей Долгоруковых, исторически располагавшуюся на этом месте. И так же, как и в реальной жизни, в вымышленном мире Толстого выезжающие из двора «графского дома» на улицу «в каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив». Для человека, ясно представляющего описываемое романистом место, становилось понятным, что речь шла именно о церкви Рождества, притаившейся между домами напротив долгоруковской усадьбы.
Шло время, медленно тянулась приходская жизнь этой церкви. Десятилетие за десятилетием чередовался годичный круг богослужений; крестились, венчались и отпевались прихожане; проносились московские будни, не особенно влиявшие на жизнь храма. И даже прогремевший в государстве октябрьский переворот не спешил отзываться на ее судьбе. Правда, в ненастные ноябрьские дни зданию церкви, как и многим другим, досталось от пуль и осколков большевиков, теснящих юнкеров и офицеров к Никитским воротам, однако ничто не предвещало радикальных перемен. И даже установившаяся в городе советская власть сначала не изменила почти ничего. Из тогдашней истории церкви примечателен один эпизод. 8 июня 1918 г. эксцентричный драматический артист Мамонт Дальский, имевший с большевиками давние и дружеские связи, сорвался с подножки московского трамвая и был раздавлен. Отпевали его в церкви Рождества Христова в Кудрине, а когда гроб с телом перевезли в Петроград, еще раз отпевали в Александро-Невской лавре. По словам одного из актеров, современников Мамонта Дальского, «он обладал выдающимся темпераментом и мятущейся душой. Его своеобразная, прихотливая натура не укладывалась в рамки установленных канонов. При этом он всегда куда-то рвался, куда-то стремился, никогда не довольствовался настоящим, не зная, как и где применить свои силы».