Я не только жалею об этом типе театров, но мне хочется поставить вопрос о возрождении их. Без сомнения, они были бы любимы народом.
Сейчас много говорят и пишут о театре эстрады, есть ряд талантливых коллективов, эстрадные номера объединяются единым названием и как бы включаются в определенную, единой темой связанную программу. Разве в этом дело? Почему отдельные номера надо нанизывать и порой насильственным образом вставлять в надуманную сюжетную канву всего представления?
Театры миниатюр типа «Летучей мыши», мне кажется, были наиболее совершенной художественной формой бесконечных разновидностей эстрады.
От инсценировки стихотворения Тургенева «Как хороши, как свежи были розы» зритель получил больше впечатления, чем если бы этот же чтец прочел его на концертной эстраде.
Оживленный портрет Беранже, певшего свои песни, роль которого исполнял Виктор Хенкин, больше впечатлял слушателей, чем если бы тот же Хенкин пропел эти песни в пиджаке или во фраке на эстраде.
Конечно, такой театр требует и своего помещения и богатого художественного оснащения. И такой театр, с моей точки зрения, имеет право на существование.
Похожий театр, но с большим пародийным уклоном был в Петрограде. Это «Кривое зеркало». Театры эти имели много подражателей. Такие театры существовали и теперь могут быть великолепной и разнообразной школой для начинающих актеров.
Признаюсь, большое влияние имели на меня театры миниатюр, и не мудрено, что наша театральная компания в гимназии начала им подражать: мы поставили любительский спектакль из разнообразных номеров типа «Летучей мыши».
С тех пор и засела, пожалуй, у меня затаенная мысль стать актером.
Но на этом влияние «Летучей мыши» не ограничилось. Я быстро написал целую серию разнообразных миниатюр и начал разносить и предлагать их театрам. Меня, конечно, постигло горькое разочарование. Правда, заведующий литературной частью театра Я. Южного, безукоризненный эстет и фат с пробором и в ботинках с бежевым верхом, на пуговках, похвалил меня, даже сказал, что чувствуется, что я пишу под влиянием Оскара Уайльда, но пьес не взял.
Мой любимец Балиев в дневном сумраке тихого фойе, уже не улыбаясь и не смотря на меня, сунул мне обратно мою пьесу. Но в одном театре на Дмитровке, он назывался театр «Мозаика», хозяин театра, высокий худощавый еврей, сидевший в своей администраторской каморке под лестницей, куда я пришел за ответом, протянул мне красненькую и сказал: «Вот за вашу вещь я могу вам предложить десять рублей». Авторское самолюбие взяло верх – и я гордо вышел из театрика, но так как все театры я уже обошел и больше некуда было предлагать мой «опус», то я помялся на тротуаре и решил, что, несмотря на дороговизну, десять рублей все же деньги, вернулся обратно и отдал мое творение.