Девочка с топором и косичками - страница 6

Рассказ о том, как я изгоняла Антона и Гунари по домам, повторяя, что сегодня по графику моё дежурство, достоин отдельного эпичного полотна. Гунари вяло ворчал, аргументируя тем, что я остаюсь наедине с убийцей. Я молча демонстрировала ему табельное и упаковку кофе во втором ящике. Калдарару шипел и грозился влепить строгий выговор за неподчинение или, на худой конец, за порчу имущества. Ему я ласково шепнула на ухо статью за домогательства и ещё раз упрямо постучала по графику, распечатанному на стене. Когда он всё же понял, что меня не сдвинуть с места, куда-то позвонил и сунул мне бумажку с чьим-то телефоном.– Держи. В случае чего набери. Номер короткий, наши ребята доедут быстро.– Она не нападёт. Она уже сделала всё, что хотела…– Возьми, я сказал!Он сохранил этот номер в моём телефоне на быстром наборе и только тогда покинул наконец участок. И даже когда вышел, долго стоял на крыльце, будто что-то мешало ему уйти.Оставшись одна, я притащила Флорике чай и печенье, но она мирно сопела на деревянной лавке. Пришлось оставить всё на полу у решётки. Я была уверена, что она не нападёт, но правила есть правила: в одиночку к арестованному в камеру заходить нельзя.В дежурке я подключила разрядившийся ноут к розетке и принялась строчить запросы на семью Марешей: в адресный стол, в ближайшие школы, в Констанц, в Бухарест. Переформатировала запись допроса в стенограмму и приобщила к делу, подшила рисунки в папку. Мысли лезли в голову поганые: о том, что дальше отчебучит Антон, что Мариана я больше не увижу никогда – и я гнала их куда подальше. Хватит. Задолбали!Ночь выдалась тихой. Телефон молчал, и это было странно. Потому что хотя бы через день звонят из соседнего с Кнышем посёлка, там, где цыганские деревни – кто-то пропал, обокрали, убили, избили, не поделили. Но сегодня висела гулкая и густая тишина. До странности непривычная, даже местные подростки не орали за оградой. Только треск цикад врывался в распахнутые окна.Около четырёх я начала засыпать. Клевала носом, делала зарядку, потом снова клевала. Потом плюнула и потащилась к камерам, проведать как там Флорика.И уже в коридоре почувствовала, как реальность… двоится, меняется. А за спиной услышала такой знакомый и родной голос:– Когда в тебе слабеет вераИ одиноко, хоть кричи,Отринь тоску и ЛюцифераВ свои объятья заключи!Я обернулась. Мариан, дико прекрасный Мариан в чёрной куртке и, кажется, чёрных брюках, медленно подходил ко мне. Будто не было того ужаса в доме Леви, поцелуя в доме Папандреу и жарких ночей в моей спальне. Будто не было ничего. И чужие мы друг другу.Чтобы не дать ему запудрить мозги, я сходу обвиняюще бросила:– Ты знал, что Нану меня в Констанц не переведёт. Ты всё знал.Мариан широко улыбнулся, блеснув в темноте ярко-голубыми глазами.– Здесь ты нужнее, Кася.Злость подкатила к горлу горьким комком.– Ты ведь даже не ко мне пришёл. Так?Он подошёл вплотную и пригладил прядь моих волос, выбившихся из спутанной копны.– Увы, моя вкусная, что поделать. Работа, работа... ни отгулов, ни отпусков.– Так ты за Флорикой пришёл, – догадалась я.Он кивнул.– Тебе смотреть необязательно. Я сам. Хочешь сразу врачей вызову?– Нет! – зашипела я. – Не смей! Она – не Ханзи, и не Йордан! Она свою дочку защищала!Мариан удивлённо приподнял бровь.– Твоя Флорика убила своего мужа, если ты ещё не поняла, – хмуро процедил Мариан. И я забираю её туда, где ей место. Ты прекрасно знаешь, это – моя работа.– А я, как следователь, оставляю дело на доследование. Говорю тебе: это не убийство с особой жестокостью, – я чувствовала, что права, мне просто нужно время, чтобы собрать доказательства. – Тут что-то другое.– Здесь убийство. Топором.– Убийство, у которого была веская причина! Здесь что-то нечисто, и я тебе Флорику не отдам.– Ты знаешь, кто я такой? – звучно протянул он, разглядывая меня так, будто видел в первый раз. Но видно было – злился. Ещё бы: какая-то смертная его власть оспаривает. – Ты знаешь, что я могу?– Знаю, – отрезала я. – Но Флорику убить не дам.– И как ты мне помешаешь? – в его глазах вспыхивали азартные жёлтые искорки.Он упёрся в стену руками так, что я оказалась в кольце.«Банальный приём. Старый, как дерьмо мамонта. Вторжение в интимное пространство. Замыкание на себя».Но у меня в рукаве козырь, о котором Мариан то ли забыл, то ли не знает. Эту историю я почти запамятовала, но сейчас она как нельзя кстати.– Расскажу тебе одну историю. Когда я в академии училась, мы с девчонками в общаге жили в Бухаресте. И как-то решили погадать на суженого, как раз Святочная неделя шла. Прибили каждая карточного короля над порогом, помню, мне ещё туз пик достался, а Дорине – бубновый. До полуночи суженый к каждой должен был явиться. И явились! К Доре пришёл Шандор, к Анке – Еуджен, к Мируне – Пали. Каждый пришёл, пару слов сказал своей суженой и обратно на свой этаж ушёл. А я одна осталась. Никто до скучной Деменитры ни снизошёл, ни один студент. Мируна посмеялась надо мной, а Дора утешала: фигня, мол, эти гадания. И тут полночь пробило. И как давай кто-то в дверь стучать. Только шагов-то за дверью не слышно было...Я умолкла, переводя дух. Мариан сжал челюсти и выжидательно смотрел на меня.– А дальше?– Колотили в дверь со всей дури. Будто бы ногами даже. Да так, что мы смирились с тем, что дверь сейчас вынесут. Девчонки от страха под стол забились. А я табуретку схватила и к двери: «Давай, заходи, гость дорогой! Заждались тебя!» Чуть не открыла: Дора у меня на руке повисла. «Не смей! – кричит. – Ни за что открывать нельзя после полуночи! Дьявол там!»Я снова замолчала, ожидая его реакции. Голубые дьяволовы глаза с интересом изучали вырез моей рубашки. Я блефовала, но это – последний козырь. Я должна узнать, правда ли Флорика убила беспричинно. И узнать, кто я. Суженая дьявола или нет?– А за дверью «цонг-цонг, цонг-цонг», – продолжала я, – будто кто копытами переступает. До трёх ночи колотились в дверь. Мируна молилась. Анка визжала, чтоб меня мой суженый уже забрал наконец и свалил в туман. А утром на двери такие вмятины были, будто от копыт, дверь-то крепкая, металлом обитая. Так вот меня до сих пор мучает вопрос: что было бы, открой я тебе тогда дверь?Мариан хмуро сверлил меня холодным взглядом. Потом бросил:– Спасла тебя твоя Дорина. У таких дурищ, которые погадать любят, грех – душу не забрать. Сами в руки отдают.– Почему же к девчонкам парни пришли, а ко мне – ты?Он скрипнул зубами и весь потемнел от злости.– Отдал мне тебя Отец в супруги.– А ты и не рад, я погляжу?– А чего мне радоваться, коли под твою дудку плясать приходится?– Так ты не пляши, – удивилась я.– Издеваешься? – прошипел он мне на ухо. – Превратила, смертная, Люцифера в тряпку, что он ей, видите ли, отказать ни в чём не может!– Поче...Поцелуй заглушил обрывок фразы так стремительно, что я ударилась затылком о стену. Мариан сжал пальцами мой подбородок, поднимая лицо вверх, обжёг холодным (но в то же время таким горячим) взглядом.– Почему ты так уверена, что Флорика невиновна?– Нюхом чую. А почему ты не можешь её мысли прочитать, как тогда дома у Леви, когда мне всё показал?– Я получил ясный приказ... – Мариан немного смутился. – Приказы не обсуждаются!– Значит, бог ошибся! – кипятилась я. – Я это докажу!– Три дня. Я даю тебе три дня.– А потом?– Потом приду за ней.– А если…Он усмехнулся, обведя взглядом линию моих губ. Повторил большим пальцем путь взгляда. Дождался, пока я услышу, как сердце стучит где-то в горле.– Не будет через три дня никаких «если», Кася…И я не спросила, почему не будет, хотя надо было. В этот момент, когда он снова смял мои губы своими, невозможно было думать ни о чём. Просто прижиматься к нему сильнее. Чувствовать крепкое, сильное тело сквозь футболку и джинсы. И двигаться… тереться о его колено, пах…Потому что я люблю его таким, какой он есть: с рогами и копытами.Потому что он любит меня такой, какая я есть: безбашенной упрямой ищейкой.И за каждый миг с ним можно жизнь отдать. Не жалко.