– Пальцы жестче на ногах! – безжалостно скомандовала Нэй-Хо и показала Табби замысловатую последовательность ударов и толчков. Табби пыталась не отставать.
Соседи снизу, наверное, не знали, что и подумать – такой у нас стоял жуткий топот. В конце концов, в гостиную ввалилась разъяренная Полина.
– Хватит! – заорала она не своим голосом и метнулась к стереосистеме. – Я не могу больше выносить этот кошмар! Что вы слушаете?! Попса – опиум для народа, самим-то не противно?
Табби воспользовалась заминкой и свалилась на диван. Нэй-Хо и Полина яростно заспорили о том, что лучше – рок или рэгги.
– А чего ты тут раскомандовалась? – спросила Нэй-Хо вполне миролюбиво, впрочем, продолжая по инерции резко выбрасывать вперед то одну, то другую руку.
– А ни чего, – заявила Полина. Ее ядовито-зеленые волосы были вымазаны гелем и слеплены в панковский ирокез. – Никто не пострадает, если ты избавишь меня от этого… от этой музыки.
Полина стала крутить колесо настройки и где-то в конце шкалы нашла какую-то школьную радиостанцию, где крутили старый добрый панк-рок.
– Ло-бо-то-ми! Ло-бо-то-ми! – завопила Полина под хрип Рамонеса.[5]
В этот момент в дверях гостиной появилась Эммали в кукольном розовом платье и туфлях на высоченных каблуках. Это был уже шестой наряд за последний час.
Что до меня, то я валялась на заляпанном ковре и читала последний номер «Скуок». В семь часов я встану, надену свое шелковое аквамариновое платье, которое подходит к тону моей кожи и придает моим глазам особенный блеск. Это мое лучшее платье. Джордан до сих пор при виде его дуреет и начинает смотреть на меня влюбленными глазами, хоть я надеваю это платье на каждый подходящий случай. Строго говоря, это мое единственное парадное платье. Ну и что? Я не собиралась заморачиваться из-за всякой ерунды и мучиться, что надеть.
А вот в том, что произошло сегодня утром в конференц-зале, я должна была хорошенько разобраться. Иззи, когда вернулась, не имела ни малейшего представления, начала я говорить или уже заканчивала. Кстати сказать, не так уж плохо я в результате и высказалась. Можно даже сказать, что выступила я отлично. И Эммали потом подтвердила.
– Какое сейчас удачное освещение, – вполголоса проговорила Эммали. Она посмотрела в окно, потом прислонила зеркало к оконному стеклу и вытащила косметичку внушительных размеров. С ненакрашенным лицом, с волосами, накрученными на бигуди, она была красивая. Но румяна и тени на ее лице были словно защита от всего мира. Эммали ловко наносила на веки подводку. Я заметила, что Полина тоже смотрит на нее. У Полины были совершенно непроницаемые глаза. По ним невозможно было угадать, о чем она думает. Непонятно – она смотрела на Эммали оценивающе или с завистью? Или еще как-нибудь?