— В полном, — бормочу и отодвигаюсь от окна. Откидываюсь на
сиденье, скрестив руки на груди.
— Почти приехали, — зачем-то говорит мой конвоир.
Не отвечаю, а лишь поджимаю губы. Если приехали, значит,
увеселительная прогулка закончилась, и скоро будет точно не до
смеха.
Флайер опускается в крытом гараже. Гараж ярко освещен — в
Верхнем мире электричество не экономят. Мы выходим, а водитель
уводит аппарат в глубь помещения.
Теперь идем не друг за другом, а в ряд. «Похитители»
устраиваются по обе стороны от меня. Оказавшись в Верхнем мире, они
ведут себя более расслабленно, даже начинают разговаривать. Слушаю
в пол-уха. Брюнет говорит что-то о том, какое выражение лица было у
того типа в синем, который допрашивал меня, когда они появились.
Дальше не слушаю вообще. Не считаю правильным высмеивать кого бы то
ни было в его отсутствие. Что-то в допросной они не удостоили его
даже банального приветствия.
Мы подходим к дверям. Блондин проходит вперед, а потом
останавливается так, что еле успеваю затормозить, чтобы не
врезаться в его широкую спину. Поворачивается, чуть наклоняется и
кладет руки сразу на оба моих плеча. Еле сдерживаюсь, чтобы не
шарахнуться в сторону. Тем не менее вздрагиваю, и это никак не
скроешь, но Блондин почему-то делает вид, что ничего не
заметил.
— Кэмерон, сейчас Питер устроит тебя на ночь, а завтра у нас
будет серьезный разговор. Хорошо?
Тон у него другой, совсем не такой, как в допросной. Мягкий. Он
говорит со мной как с ребенком. Как с очень глупым ребенком. Это
его «хорошо» вызывает желание поморщиться, но сдерживаюсь.
— Хорошо, — эхом слетает с моих губ.
Но Блондин все еще держит меня за плечи.
— Ты же не будешь делать глупостей?
А эта фраза вызывает кривую усмешку. Интересно, что он
подразумевает под «глупостями»?
Не сдерживаюсь:
— Не буду ли я резать вены или прыгать из окон?
Блондин хмурится.
— Если возникнет такое желание, имей в виду, окна защищены,
максимум, что ты сможешь сделать, это разбить об них голову.
Дяденька, да ты юморист…
— Острые предметы оставьте, и сочтемся, — отвечаю ему в тон.
Брови Блондина, такие же светлые, как и волосы, удивленно ползут
вверх, и он наконец-то отпускает меня и отходит на пару шагов.
Смотрит оценивающе. Наверное, решает, шучу ли. Не шучу.
— Ладно, до завтра, — говорит, наконец. Зато, по крайней мере,
уже нормальным, а не покровительственным тоном. И то хлеб.