25 октября 1970. Опалиха
Позавчера у Кати вдруг началась рвота, а потом температура подскочила до 38,4. Стала тихой, вялой, закапризничала. Смотреть было жалко. Ночь спала плохо, часто просила пить. Она это желание выражает тем, что дует: фу-фу-фу… А утром стало гораздо лучше. Днем уже бегала, смеялась, лепетала свое «ай-яй-яй!». Теперь это ее главное слово. Было «а-а-а» – оно выражало всякое желание и восторг, радость. Потом стало «ап!». И вот «ай-яй-яй». Вначале оно было связано лишь с внезапной мокротой штанишек и означало сожаление по поводу этого печального обстоятельства. Потом стало знаком всякого сожаления вообще. А теперь, пожалуй, и не только сожаления, оно стало многозначным, зависит от ситуации, события и от Катиной интонации. Произносит она это очень забавно: качая из стороны в сторону головой, а то и всем туловищем, переступая с ноги на ногу: «Ай-яй-яй!..»
Как выразить отсутствие желания, отрицание она освоила давно: отрицательно трясет головой, говорит «Не, не!». И даже, не умея ответить утвердительно, но желая все-таки как-то ответить, она и там, где следовало сказать «да», говорила «нет». А на днях научилась говорить «да». Мы с ней гуляли часа два в сквере возле дома. Она ужасно ластилась ко мне, прижималась мордашкой, тыкалась в колени. Я спросил: «Любишь гулять с тятей?» И она вдруг ответила: «Да!». И теперь уже на многие вопросы отвечает так. «Любишь тятю?» – «Да!». «Пойдешь гулять?» – «Да!»
Октябрь 1970 г.
У Кати наступил рисовальный период. Она уже разрисовала всю дверцу холодильника. Какой умный ребенок – понимает, что с холодильника очень легко стереть. Вот бы кому за такую сообразительность – Нобелевскую премию!
2 ноября
Наткнулся в столе на письмо, присланное через «Литературку» еще в 52 году. От Пирожкова! Он жил, если жив, и сейчас живет в Мосальске, где формировалась наша рота. Пишет как давнему «дорогому другу», фронтовому товарищу, рассказывает о дочерях: одна в Ленинграде кончает иняз, другая живет замужем в Черняховске (Инстербурге), памятному для нас по 45 году в Восточной Пруссии. Ах, гад!.. Молится ли он на нашего ротного Требуха за то, что там в В. П. он его под трибунал не отдал? Это лучше не вспоминать. Под такими воспоминаниями о войне – «хаос шевелится». Но сын его, матрос, погиб на войне. Наверняка он не все знал о своем отце. И слава богу…