- Почему? – настойчиво спросил Макс, желая узнать о русской девушке побольше.
Катя вздохнула. Рассказывать или нет? Однако вскоре желание выговориться перебороло все остальное:
- Мои родители в разводе. Отец отдал нам с мамой половину своего состояния при разводе, но мама оставила только одну квартиру и еще несколько недвижимостей, остальное вложив в бизнес. Через некоторое время после развода она также начала приводить в дом своего мужчину, а меня постоянно просила уйти к бабушке на день-другой. Мне было четырнадцать, самое время для переходного возраста. Бизнес и мужчина заняли все ее время, и вскоре я начала почти постоянно жить у бабушки в той квартире, где сейчас живу я, - тихо прошептала Катя, находясь совсем близко к Нойманну.
Или это он подвинулся слишком близко, пока Катя разговаривала по телефону?
- Как ты понимаешь, бабушка умерла. Инфаркт. Она видела и понимала, что мне тяжело дался развод родителей: для молодой мамы я была обузой, а у отца был наследник, это мой старший брат. Бабушка завещала мне все, что у нее было – это квартира и гараж, где хранились соленья.
- Прости, - произнес Макс, проникаясь к девушке, - ты справляешься одна?
Катя коротко улыбнулась, встречая прищур холодных, но взволнованных глаз:
- Конечно, у меня все хорошо. Я получаю стипендию, а также подрабатываю репетиторством и курсовыми. Сейчас начало учебного года, мои детишки еще не приехали с морей, где отдыхают вместе со своими родителями, но скоро начнется самая работа. Немецкий язык, к сожалению, не так востребован среди семей и деток, но работа находится. К тому же, я очень привязалась к тем детям, которых обучаю немецкому.
- Дети – это прекрасно. Скажи, а ты рада этой самостоятельности? – отчего-то подобрался немец.
- Нет, - призналась Катя, не раздумывая, - порой хочется, чтобы рядом было сильное мужское плечо. Или родительское. Но в моем случае я могу надеяться лишь на мужское… когда-нибудь, - улыбнулась Катя, присаживаясь на стул.
На балконе никто не мешал их разговору.
- Женщины, с которыми я был, мечтали о той самостоятельности, в которой ты живешь, - тихо произнес Нойманн после признания Кати, - ты отличаешься от них, от наших женщин.
- Чем же?
Даже не дернувшись, немец ответил правду:
- Тебя хочется оберегать, а немецкие женщины своим жутким стремлением к равноправию во всем и везде давно отбили желание оберегать их и помогать им. Я не говорю о рабстве, - немного жестко исправился он, - я говорю о женской слабости, данной женщине природой. Тебя хочется оберегать, Катья.