Не в первый раз это место раздражало Бардена. Люди ожидали увидеть сосновую мебель и линолеум, зеленое сукно и гулкие коридоры. Такая обстановка одновременно подавляла преступника и успокаивала невинного человека. А здесь были мрамор и плитка со случайным узором вроде нефтяных пятен, доска с прозрачными боксами для извещений, большая черная стойка, отделявшая параболой половину приемной, – и все это ради того, чтобы над всем царили порядок и гармония структуры. Словно личная судьба мужчин и женщин, заходивших через вращающиеся двери, значила меньше, чем безупречные отчеты главного инспектора Вексфорда.
Барден оставил совершенно растерянного Парсонса между фикусом и ложкообразным креслом – этакой губчатой структурой цвета красной микстуры от кашля. «Как же нелепо, – подумал он, стуча в дверь Вексфорда, – было строить такую цементную шкатулку с сюрпризом среди спокойных жилых домов Хай-стрит».
Вексфорд ответил «войдите», и Барден толкнул дверь.
– Мистер Парсонс ждет снаружи, сэр.
– Хорошо, – Вексфорд глянул на часы. – Я приму его.
Он был выше Бардена, грузен, но не толст. Ему было пятьдесят два года – просто образец для актера, играющего полицейское начальство. Он родился в Помфрете, дальше по дороге, большую часть жизни провел в этой части Сассекса, был знаком с большинством здешнего народа и достаточно хорошо знал местность, так что ярко-желтая карта на стене висела только ради украшения.
Вошел Парсонс. Вид у него был нервный, взгляд – бегающий и настороженный, и в нем скрывалось какое-то упрямство, словно он знал, что его гордость будет уязвлена, и готовился защищать ее.
– Очень тревожная для вас ситуация, – сказал Вексфорд, не подчеркивая ни единого слова, ровно и четко. – Инспектор Барден говорит, что вы не видели жену со вчерашнего утра.
– Это так. – Парсонс достал из кармана фотографию жены и положил на стол Вексфорда. – Это она, Маргарет. – Он дернул головой в сторону Бардена. – Инспектор сказал, что вы захотите ее увидеть.
На снимке была моложавая женщина в хлопчатобумажной блузке и широкой сборчатой юбке. Она стояла – напряженно, руки по швам – в саду Парсонсов, натянуто улыбаясь во весь рот, стоя лицом к свету, и вид у нее был встрепанный, запыхавшийся, словно ее оторвали от какой-то рутинной домашней работы – возможно, мытья посуды – и она сорвала фартук, вытерла руки и бросилась по дорожке к мужу, который поджидал ее с фотоаппаратом. Глаза ее были прищурены, а углы губ подняты так, словно она и вправду ждала, что вот сейчас вылетит птичка. В ней не было ничего от той изящной миниатюры, которую описала ему Джин.