В том же 1603 году Григорий уже без рясы появляется вновь в пределах Польско-Литовского государства, где ему наконец улыбается счастье и его признают московским царевичем Димитрием. Обстоятельства, как это произошло, рассказываются различно: по одним сведениям он поступил в «оршак» (придворную челядь) богатого пана Адама Вишневецкого, в городе Брагине, и открылся здесь, не то в бане, когда Вишневецкий ударил его, не то на исповеди какому-то священнику, во время будто бы постигшей его смертельной болезни. По другим известиям, имеющим за собой более достоверности, Григорий первоначально объявил себя царевичем Димитрием у польского воеводы города Остра (выстроенного когда-то князем Юрием Долгоруким) Михаила Ратомского и у панов Свирских, имевших большие связи с казаками. По-видимому, это произошло уже весной 1603 года, так как первая обличительная грамота против Лжедимитрия, где он прямо назван Григорием Отрепьевым, была отправлена не позже апреля 1603 года черниговским воеводою князем Кашиным-Оболенским – именно к воеводе Остерскому. Вот почему наиболее вероятно предположение, что Ратомский был одним из первых польских панов, взявшихся помогать Лжедимитрию, и что уже от Ратомского, как названый царевич, он был направлен в Брагин к именитому и богатому князю Адаму Вишневецкому.
Этот князь Адам Вишневецкий хотя и оставался еще в православии, но принадлежал к уже сильно ополяченной и окатоличенной семье и отличался большой ненавистью как к Московскому государству, так и к Борису Годунову.
Как раз в 1603 году московские войска вторглись в области князя и отняли у него два местечка, считая, что он владеет ими незаконно, причем дело не обошлось без кровавых схваток, с убитыми и ранеными. Конечно, воинственный Адам Вишневецкий возгорелся еще большим чувством непримиримой ненависти к царю Борису и жаждой ему отмстить, а потому появление у него Лжедимитрия было ему как нельзя более на руку. Он тотчас же торжественно признал его истинным царевичем и стал оказывать ему самую широкую поддержку. Как по мановению волшебства, недавний бродяга-инок, а затем и холоп в панской дворне – превратился в сказочного принца. «А тот князь Адам, бражник и безумец, тому Гришке поверил и учинил его на колесницах и на конях ездити и людно», – говорит старец Варлаам в своем «Извете», хотя, вероятно, и сам принимал немалое участие в этом превращении Гришки.