Он прошёл по утоптанной, посыпанной песком и битым ракушняко́м дорожке к покосившемуся деревянному серому домику в глубине сада, за домом. Вышел оттуда, сполоснул руки в бочке с дождевой водой, притянул к себе веточку сирени с едва наметившимися крохотными почками. Сорвал одну, растёр в пальцах, поднёс к лицу. Отчётливо пахнуло весной. Старик отломил несколько веточек, взял с собой в дом. «В воду поставлю, пусть расцветают! Теперь у старой в мозгах прочистится, авось передумает помирать-то!» Постоял ещё немного на крыльце, словно желая про запас наполнить лёгкие тёплым, влажным, уже почти весенним духом и шагнул в тёмное, натопленное, домашнее нутро…
*****
Вскоре родились дети – сначала Ваня, потом Надя. Настасья успевала всё – в декрете долго не сидела, выходила на работу. Григорий стал сначала бригадиром, затем мастером. Работал тяжело, зарабатывал много. Вечером и в выходные успевал сделать всю мужскую работу – перекопать огород, починить крышу или забор, по весне выкрасить дом в тот же весёлый синий цвет.
И думалось тогда: вот вырастут дети, женится Ваня, Надя замуж выйдет, внуки пойдут. Дом придётся достраивать, расширять. Наполнится большой дом гомоном, ребячьими голосами, и будут старики встречать закат среди большой дружной семьи…
Не сложилось с большой семьёй. В три года простудилась Наденька. Пока думали-рядили, пока в город везли, в больницу – опоздали. Воспаление лёгких, не спасли Наденьку… Больше детей Настёна не хотела, всё делала, чтоб не забеременеть.
Теперь вся любовь, все силы на Ванечку пошли: ещё с начальной школы его холили, лелеяли, от домашней работы освобождали, нацеливали на институт. Парень грамотный, умный, надо учиться, получать диплом. Потом можно на отцовском заводе работать. Инженером, затем в руководство пробиваться: в замы, в начальники цеха…
*****
– Эй, старая, вставала бы, гляди вон, весна приходит! – дед прислушался: безмолвно за занавеской.
– Слышь, старая, вставай, что ли, – неуверенно добавил он и заглянул в бабкин закут.
Старуха лежала на спине, руки вытянуты вдоль одеяла. На лице – обычное недовольное выражение, губы поджаты. Кажется, вот-вот откроет глаза, начнёт деда отчитывать: просто так, ни за что, чтоб жизнь мёдом не казалась…
– Что же ты, старая, – дед почему-то говорил еле слышно, хотя раньше всегда почти кричал, – зима, почитай, закончилась, а ты вот… Работы сколько на огороде, а кто теперь сажать будет? А кашу варить, а куры? Куда их теперь? Подкузьмила ты меня, старая, ох подкузьмила…