– Какой ты у меня чудесный! – умилилась мама и чмокнула меня в макушку на прощанье.
И вот в школьном фойе висят шары и плакаты со словами «Добро пожаловать» на двух языках. Из динамиков звучит музыка оркестра Поля Мориа. Цветы, нарядные ученики и учителя. К школе подъехал белый лакированный автобус с тонированными окнами.
Двери открылись, из автобуса стали выходить французы. Лично я обалдел от такого сюрприза. ТАМ БЫЛИ ОДНИ ДЕВЧОНКИ! Куча гнусавых девчонок в голубых юбках и пиджачках. Поверх которых выложены белые кружевные воротнички. И вот это бело-голубое облако вытекало из автобуса на школьный двор, смеясь и о чем-то непрерывно мурлыкая. Ни одного парня! Все захлопали в ладоши и закричали: «Бонжур! Салю!» Как и было задумано.
Я думаю, учителя знали, что лицей женский. Они специально нас держали в неведении, чтобы не охладить пыл подготовки. У парней – на сто процентов. Я посмотрел на Тольку и других ребят. Они тоже держали челюсти, дабы не уронить на асфальт. Вот это финт. Я, конечно, слабак во французском, но тоже хотел подойти к какому- нибудь французу, хлопнуть дружески его по плечу и сказать непринужденно: «Салют, камарад, пратик тю ле спорт?» То есть, «занимаешься ли ты спортом, товарищ?» Спорт – он понятен на всех языках. И такой облом.
Пока я приходил в себя, директор произнесла короткую речь и пригласила гостей пройти в школу. Мы отправились по своим кабинетам. Каждому классу нашей параллели досталось по десять француженок. Когда все расселись за парты, Леопольдовна пригласила меня к доске. Она улыбалась и сияла неимоверно, в наверняка новом темно-синем платье (лично я его видел первый раз) с бирюзовой брошью. А на голове у неё была высокая прича, смахивающая на известную башню. Я вышел к доске.
Широко улыбнулся и бодро начал:
– О! ШЕРЗАМИ, НУ СОМ ТРЕЗЕРЕ ДЕ ВУ ВУАР… – и тут – конец… Тут я взглядом наткнулся на бархатных черных бабочек, ИЗ-ПОД КОТОРЫХ НА МЕНЯ СМОТРЕЛИ КАРИЕ ГЛАЗА,.И СМЕЯЛИСЬ. Она сидела за второй партой, с Ленкой.
– О! ШЕРЗАМИ, НУ СОМ ТРЕЗЕРЕ ДЕ ВУ ВУАР… – начал я опять свою речь. И дальше забыл все напрочь, абсолютно, то есть совершенно…
– Ничего! Ничего, – засуетилась возле меня Леопольдовна, – не волнуйся, Андрюша. Я понимаю, момент очень волнительный, но ты справишься.
– О! ШЕРЗАМИ… – начал я в третий раз… и споткнулся опять. Тряхнул головой, – НУ СОМ ТРЕЗЕРЕ. Мы очень счастливы… А сам пялюсь во все глаза на этих бархатных бабочек, устремленных на меня.