Та в тазик горячей воды набрала, порошка насыпала, трет, трет, никак стереть не может.
– Не получается, мама, – говорит она.
Посмотрела мама, а пятно как было черным, так и осталось, да еще, кажется, в размере увеличилось.
– Потом сотрем, – говорит она, – главное, мебель расставить.
Мебель расставили, стали жить-поживать, и каждый день трут мать с дочкой это проклятое пятно, никак стереть не могут. И если раньше величиной с ладошку оно было, то теперь расползлось, круглым ковриком едва прикрывается.
Приходят как-то родители с работы, а дочери нет. Не пришла и вечером. Обыскались они её по всем дворам, всех подруг её обошли, – бесполезно. В милицию сообщили, все глаза заплакали. Спать не могут, только время за двенадцать переваливает, только тишина полночная устанавливается, как слышат они голос дочуркин, жалобный, умоляющий:
– Спасите меня, вытащите отсюда!
Уходит утром отец на работу, а мать, чтобы от тревоги с ума не сойти, за дела берется. Посуду перемоет, белье перестирает, а если делать нечего, то пятно чертово трет. Какие только порошки не попробовала, ножом скоблила, никак свести не может, лишь еще больше оно становится.
Пришел домой отец, видит, ужин горячий на плите стоит, одежда жены на вешалке висит, а самой жены нет. И та же история, что с дочерью – пропала бесследно. Опять в милицию, по знакомым, да всё кончилось тем же – лишь еще одна фотография на стенде «Пропавшие без вести» появилась.
Лежит он ночью в постели, ворочается, заснуть не может, голоса его беспокоят:
– Спаси нас, вытащи отсюда! – плачут и умоляют жена и дочь.
И так явственно он их слышит, особенно если к черному пятну ближе подойти.
День отец из квартиры не выходит, два, неделю, сидит у черного пятна, никак понять не может, куда они пропали и как их оттуда выручить. А голоса жены и дочки все слабей, слабей…