Ты не любил этот город, потому что родился в другом месте, но никогда не горевал из-за этого, а просто к нему привыкал, когда возвращался. И гуляя по нему, ты зашел в фотоателье, решив не то сам, не то по совету родителей сфотографироваться на память.
Приёмщицей там работала знакомая тебе немолодая женщина – супруга хозяина той самой бревенчатой пятистенки, где недолго проживала ваша семья, снимая у него половинку дома.
С той поры минуло лет десять, но вы узнали друг друга и разговорились. Эта энергичная и общительная женщина, к твоему удивлению, почти не изменилась и выглядела сейчас всё такой же весёлой и жизнерадостной, хотя всего полгода назад как овдовела.
– Матери… матери от меня огромной привет! – по-доброму улыбаясь, говорила она. – Обязательно передай… Она чудесная, замечательная женщина!
Ты в те минуты почему-то думал не о своей матери, а об умершем муже приёмщицы. Ты хорошо помнил этого лысоватого человека, его худое, морщинистое лицо с тоскливыми, бесцветными глазами. Ещё ты помнил его прокуренные, испорченные зубы, пожелтевшие от табака пальцы на руках с распухающими венами, и что от него всегда пахло водкой с луком.
Он был тихим пьяницей, никого особо не беспокоил, ни к кому не приставал, а выпив лишнего, подолгу что-то бубнил, сидя на крыльце, и только иногда выкрикивал:
– Репрессии?!.. Никаких репрессий!.. Только классовая борьба!.. И я мог пострадать за тестя… Как родственник врага народа! – тут он ухмылялся, размахивая перед сизым носом рукой с оттопыренным, самым прокуренным указательным пальцем. – Только тесть, мил человек, во время помер – земля ему пухом… Не старый был, но как знал!.. Очень во время помер!
Тихий пьяница работал тогда преподавателем или военруком не то в школе, не то в каком-то техникуме. А до этого он долгое время служил, как шептались люди, в органах и не простых, а особых. В городе многие об этом знали, а на улице, где он проживал, его даже побаивались. Но когда подули ветры перемен, для многих неожиданные, а для кого-то долгожданные, его из этих органов уволили по неведомым для обитателей улицы причинам и страх потихоньку стал забываться.
Было время, когда он, изрядно подвыпив, возвращался домой, ступая нетвердой походкой по мостовой, а озорные мальчишки кричали ему с противоположной стороны улицы: