Первое выступление «аццкого трэша» состоялось на новогодней дискотеке, где собрались куча местных бабушкинских урелков и девок. Я дико волновался и устроил жуткое шоу, мы сыграли четыре композиции, чем полностью парализовали весь зал. Следующее представление состоялось на центральной дискотеке Бабушкинского района в фойе здоровенного билдинга около метро «Алексеевская». Мы играли в качестве разогрева главной «домпионеровской» группы. Публике понравились наши песни, но не комсомольским лидерам – нам запретили использовать композиции с текстами собственного сочинения, а руководителя кружка чуть не уволили с работы. Я еще больше возненавидел комсомольских му…ков и карьеристов, которые запрещают рок и заставляют стричься. Некоторые девицы оценили наш концерт, произошли знакомства. Обратно с дискотеки я перся с Машей, мы с ней периодически поролись…
Так вот, после этой тусы я был очень злой, меня не прикалывала перспектива рубить песни советских композиторов. Я стал придумывать дикое название, которое сразу могло определить наш стиль и отношение к коммунизму. Как-то раз я готовился к экзаменам по говенной химии, я наткнулся на билет № 22, где черным по белому было написано: «Коррозия металла – разъедает станки и гайки, мешает строительству КОММУНИЗМА». «Клево, – подумал я, – это же настоящее зае…тельское название, которое станет пощечиной тухлому совковому общественному вкусу…»
– Мешает строительству КОММУНИЗМА!
В 1983 году я планировал закончить школу, в которой мне дико раздражали советские порядки и бессмысленность. Последние два года, я вообще забил на неё и появлялся, только ко второму или третьему уроку. Учебники по негуманитарным предметам, я тупо сдал в макулатуру…
Чтобы после школы, сразу поступить на журфак МГУ, я устроился внештатным корреспондентом в Мытищенскую газету «За Коммунизм», а также поступил на подготовительные курсы универа. Занятия проходили в здание напротив манежа, при диком скопление моднейшей и золотой молодёжи.
Мой папа организовал звонок, своему знакомому политическому обозревателю, а тот в деревенскую Мытищинскую газету, где меня согласились взять внештатным кором. На станции Лось, я сел в электричку и стартанул в область, через три остановки нарисовался раздолбаный вокзал Мытищ, вокруг сновала беднота и подозрительные урела. Я вышел на улицу Ленина, и воровато оглядываясь по сторонам, попёрся в поисках редакции. Там меня недоверчиво принял, уставший от жизни редактор, он, вероятно, полагал, что пришёл папенькин оболтус по протеже.