И запах! Тошнотворный запах концентрированной отравленной крови, мгновенно пропитавший все и всех. Профессор невольно представил себе, что за толстой стеной внутри башни спрессована в жуткую кашу плоть хищных ос; представил, как сквозь жесткий хитин с трудом просачивается вниз под силой тяготения густая красная жижа.
Внутри у него все затвердело; только легкие и сердце продолжали работать, и сквозь биение молоточков в висках, он с несказанным наслаждением вдруг услышал посторонние звуки; ощутил резь в глазах от солнечного света, и ощутил ласковое прикосновение к щекам слабого ветерка: «Приехали!».
Кто-то сказал это слово, или сам Алексей Александрович прошептал его, но мрачные волны тут же отхлынули, и легкие вдохнули воздух уже в полную силу – раз, и второй, и третий, откачивая из организма дурные миазмы.
Автомобиль стоял на круговой площадке; внутри башни чернело жерло, ограниченное невысоким бортиком. На него и оперся первым Толик Никитин. Он перегнулся через этот парапет, и тут же отшатнулся назад, оглянувшись на товарищей с отчаянным взглядом и полураскрытым ртом, готовым исторгнуть наружу истошный вопль. Вид невозмутимых пока друзей, ласкового голубого неба без единого облачка (дождик прошел позавчера) и еще более ласкового солнца немного привел его в чувство. Он махнул рукой, приглашая присоединиться к созерцанию чего-то ужасного; делать это в компании было не так страшно – решил профессор – и тоже заглянул внутрь.
Башня была полна – той самой кровавой мешаниной, что представлял себе всю дорогу по пандусу Алексей Александрович. И это было наверху; а что творилось в глубине нижнего яруса?! Но самым ужасным и нестерпимо жалостным был вид копошащейся в этой каше живой осы. Осы громадной и… разумной! По крайней мере таким был взгляд огромных фасетчатых глаз, которые вдруг уставились прямо в лицо профессора.
– Что же вы натворили, люди? – словно говорил этот взгляд, – разве виноваты мои дети, что нас такими создала природа? Разве мы хотели лететь сюда из родных мест, где были частью окружающего мира – частью органичной и никому не мешающей.
Профессор мог много сказать в оправдание человеческого рода, рассказать о страданиях тех несчастных, что ждали погребения уже второй месяц, но… над ухом темной молнией вспорол воздух болт с широким острием, который безвозвратно утонул в мертвой плоти ос. Алексей Александрович проследил полет болта так явственно, с многократным замедлением, что успел рассмотреть, как жесткое оперение раздвигает хитиновые частички. Зато он не успел отметить тот миг, когда прародительница ос-убийц лишилась и головы, и обличающего взгляда, и жизни. Разглядывать теперь ее было бессмысленно.