– В смысле? – заморгал глазами я.
Витек отслужил срочную на флоте и частенько использовал в
разговоре соответствующую терминологию, которую я не всегда
понимал.
– Блюет он, – Витек хохотнул. – Часа два уже, с перерывами по
десять минут. Валит все на какой-то йогурт, что с утра съел, и жену
материт, которая ему его подсунула. Не поверишь – мне его даже
жалко стало под конец, у него в брюхе ничего кроме желчи не
осталось уже, он чуть ли не воздухом тошнит.
– Есть на свете бог, – с удовлетворением сказал я. – Отлились
кошке мышкины слезки. Да хоть бы его и вовсе наизнанку вывернуло,
даже не пожалею.
Витек был не стукач, ему такое говорить можно было.
– Вот ведь, – покачал он кудрявой головой. – Ты пятый, кому я
это рассказываю, и ни один человек его не пожалел. Это же надо так
коллективу насолить?
Я кивнул с многозначительным видом, выражая свое согласие с
услышанным, и пошел обедать в соседнее кафе.
Глава вторая
Вернувшись с обеда, я застал у служебного входа нечто,
напоминавшее картину Репина «Боярыня Морозова». Около небольшого
крылечка собралась толпа сотрудников банка, с интересом наблюдающая
за тем, как два мордатых медбрата запихивали в машину «Скорой
помощи» носилки, на которых находился Силуянов, бессильно грозящий
кому-то пальцем и содрогающийся в рвотных конвульсиях.
Я незамедлительно присоединился к обществу, стараясь спрятать
довольную улыбку. Если ее заметит кто-то из силуяновских
сподвижников, то непременно об этом доложит, когда тот вернется на
службу. А это случится совсем скоро, расслабленный желудок не
перелом конечности, его долго лечить не будут.
– Совсем Силуянову плохо, – заметив меня, сказал Пашка
Винокуров. – Прямо наизнанку выворачивает.
– Даже как-то жалко его, – вздохнула сердобольная Наташка
Юрченкова из операционного. – Так человека корежит, просто
беда.
И вправду – вроде только-только носилки с начальником охраны
запихнули в «Скорую», как из нее раздался вопль:
– Тут не блюй!
Секундой позже в проеме появился бледный как смерть Силуянов,
ухватился дрожащей рукой за дверцу, чуть подался вперед и открыл
рот.
Девушки брезгливо сморщили носики, но глаза не отвели, с
интересом ожидая развития событий.
А их-то и не последовало. Точнее – последовали, но не те, что
предполагались. Силуянов постоял с открытым ртом, похватал им
воздух, издал страдальческий вопль, отпустил дверцу, пошатнулся и с
грохотом рухнул на пол «неотложки», судя по всему изрядно
брякнувшись об него затылком.